Иван Ботвинник - Скиф

Фраат пожал плечами.

— Я все забываю, что ты поэт, — и усмехнулся. — Но я пригласил на военный-совет не ашуга, а царя.

Артаваз резко оборвал Фраага:

— Ашуг или царь, но я сын Армении!

К вечеру горизонт затянуло густым облаком пыли. — Навстречу двигалось огромное воинство, но чье?

Парфяне приготовились к бою. Армяне, приверженцы Артаваза, встали в авангард. Облако пыли приближалось.

Артаваз привстал на стременах. Фраат насмешливо наблюдал смену чувств на его лице. Филипп держался около царевича, собираясь прикрывать его в бою, как и полагается этеру.

От войска Тиграна отделился небольшой отряд. Всадники скакали прямо на парфянских вождей. Их предводитель высоко над головой держал копье.

— Стратег моего отца? — удивился Артаваз и тоже приготовил оружие. — Я не вступлю с ним ни в какие переговоры. — Он подал знал своим воинам. — Я начинаю бой.

Он двинулся вперед, разжигая в себе боевую ярость, но стратег Тиграна неожиданно спешился, нелепо вскинул руки и распростерся ниц почти у копыт его коня.

— Великий царь Армении! Твое воинство ждет твоих повелений, — выкрикнул он и благоговейно поцеловал землю.

Недоумение, радость, боязнь мелькнули в глазах Артаваза. Губы его дрожали, он не мог выговорить ни слова. Фраат тронул поводья.

— Говори! — обратился он к распростертому в пыли армянину.

Поднявшийся с земли стратег торопливо забормотал: узнав о справедливом гневе юного царя, Тигран в страхе покинул Артаксату и устремился В Тигранокерт.

— Где мой дед? — выдохнул Артаваз, очнувшись от скованности.

— Твой отец отдал начальнику стражи именной указ: после первой твоей победы умертвить пленника.

— И его умертвили? — вскричал Артаваз.

— Нет, приказ еще не выполнен.

— Еще? — Артаваз оглянулся. — Скорей, скорей, к горному замку!

— Ты молода! Если ты отречешься от меня, тебя, пощадят. Спасайся!

— Не оскорбляй меня! — Гипсикратия обнажила меч и отбросила ножны. — В последней битве мы стояли рядом и отразили лучших воинов Лукулла. Мы дорого продадим наши жизни!

— Стража не нападет на нас. Палачи прибудут из столицы. Еще есть время спасайся! — не слушал ее Митридат.

Дробь тимпанов, звон литавр, трубные звуки наполнили разреженный утренний воздух. Стража подобострастно суетилась во дворе.

— Артаваз! — Гипсикратия выронила меч и прижала руки к груди. — И наш Филипп! Парфяне! — Она, плача и смеясь, опустилась у ног царя. — Солнце! Боги не загасили твою жизнь — он успел!

Она, рыдая, обняла колени Митридата Евпатора.

Поддержанный народами гор — колхами, лазами и албанами, — Митридат устремился к берегам Пропонтиды. Приморские города, как и в стародавние дни, открывали ворота навстречу Митридату-Солнцу — вязали пленников, избивали римские гарнизоны.

В несколько дней Понтийское царство было освобождено. Владыка Морей Олимпий Киликийский выехал со своей свитой навстречу Царю-Солнцу. Старый Понтиец — высокий, поджарый — и пират — коренастый, кривоногий — крепко обнялись.

— Ты был верен, я тебе благодарен, — с чувством проговорил Митридат, целуя союзника.

— Туго нам приходилось, — хвастливо отозвался Олимпий. — Сам Помпей шел на нас! И с моря и с суши… Сколько морских ласточек погибло, тысячи в плен угнали! Больше половины бирем на дне, а мы все держимся!

Митридат щедро наградил владыку Морей. Договор о высокой дружбе восстановили. Непокорные Херсонес и Пантикапей царь отдал на разгром своим союзникам.

…Никий в точной одежде, волоча за собой тяжелый мешок с медяками — дневную выручку своей торговли, — мчался по пылающим улицам столицы Боспора. За ним, простоволосые, с детьми на руках, бежали Клеомена и Геро. Маленький Персей схватил обломок копья, но Геро вырвала у него оружие в потащила за собой.

— Я брат царского скифа! — вопил Никни, пробиваясь сквозь цепь солдат, охранявших пристань и подступы к берегам.

— Пустите меня к сыну! — вторила Клеомена. — Благородный Филипп Агенорид — мой сын!

— Что-то ты не похожа на красотку Тамор, — захохотали солдаты.

— Я вскормила золотого моего господина!

— Я не родной тебе, но ты любила меня, как родного! — Филипп поднял мачеху, упавшую перед ним на колени, и велел отвезти семью Никия на корабль.

Семь дней камни Пантикапея дымились кровью. Романолюбцев, зацепив острыми крюками за ребра, вешали на стенах Акрополя. Доносчикам, выдавшим римлянам верных, рубили руки и вырывали языки… Поднявшим меч против Митридата перебивали ноги и выкалывали глаза. Не пощадил старый царь и родного сына. Совет городских старейшин присудил романолюбивого царя Боспора Махара к четвертованию.

Митридат утвердил приговор. После суда Махара в оковах и с веревкой на шее привели перед лицо Царя-Солнца. Митридат безмолвно блеснул глазами.

— Отец, — Махар опустил голову.

Митридат молчал.

— Я еще молод, — срывающимся голосом повторил Махар.

— Вижу! — Митридат зло и насмешливо скривил рот. — Чего же ты просишь, молодой клятвоотступник?

— Отец!

— Не позорь, меня этим именем!

— Царь, пощади! — Махар хотел протянуть руку, но кандалы не пустили.

— А ты щадил твой, народ, царь романолюбивый? Не дождавшись моей смерти, ты принялся торговать царством. Ради низкого властолюбия, ради кубка вина и сладкой лепешки ты пролил кровь сорока тысяч самых верных — ты погубил их при Акилисене!

— Прости! — Махар бросился наземь. — Маленьким ты любил меня… Прости!

Митридат отвернулся. Лицо его было страшно. Скованный Махар невероятным усилием поднялся и метнулся к Гипсикратии.

— Ты, женщина, он любит тебя; не допусти отца пролить кровь сына! — Махар хотел склониться перед мачехой, но, спутанный цепями, рухнул. — Мать, пожалей!

Митридат выхватил меч.

— Молчи! — бешено закричал он, оттесняя Гипсикратию! — Убью!

Стража увела преступника.

Гипсикратия обняла ноги царя.

— Молю, пощади! Всю юность я отдала тебе. Никогда не просила, теперь — молю. Пощади.

Митридат не отвечал. Она коснулась лбом его сандалий.

— Нет!

— Не ради презренного, ради тебя! Не обагряй землю и руки кровью сына!

— Нет!

— Что ужаснее детоубийства?

— Нет и нет! — закричал Митридат. — Невинную дочь свою Ифигению заколол Агамемнон, когда дело шло о благе Эллады. Я же сметаю с лица земли опозорившего эту землю!