Николай Дубов - Колесо Фортуны

— Нет, почему же? Просто оно ничего не может изменить… Вам угодно, чтобы я продолжал?

На скулах Екатерины загорелся румянец.

— Продолжайте, продолжайте…

— Христианство преградило в Европе дорогу мысли, но мысль нельзя остановить, и она пошла обходными путями. Постижение человека стало невозможным, ученые обратились к окружающему. Покинув языческих богов, они создали себе новых — Число и Меру, стали признавать истиной только то, что можно измерить и сосчитать. На этом пути они совершили много открытий и изобретений, сделают их еще больше, но рано или поздно зайдут в тупик. Знать больше не означает знать глубже, подсчет и постижение — совсем не одно и то же.

Каким числом можно измерить страх смерти? На каких весах взвесить любовь матери к ребенку? В какую формулу уложить прозрение гения?.. Восточная мудрость мало интересовалась окружающим, ее внимание было обращено на человека, его способности и возможности. И на Востоке мудрецы приобрели власть над телом и духом, о какой в Европе не знают.

— Прямо какие-то Гога и Магога, — иронически улыбнулась императрица.

— Библейский Гога был царем. Мудрых не привлекает ни власть, ни богатство.

— И много там таких мудрецов?

— Мудрых всегда немного.

— А почему о них не знают в Европе?

— По невежеству. Предрассудки ученых ничем не лучше предрассудков церковнослужителей.

— Откуда же эти ваши мудрецы черпают свою мудрость, власть над телом и духом? Вступают в союз с демонами?

— Демоны, черти, джинны существуют в сказках.

Человек сильнее сказок — он их создает.

— Но чем же занимаются, в конце концов, ваши мудрецы? Творят чудеса?

— Чудеса принадлежат сказке. Сказки в действии на Востоке показывают некоторые факиры. Это и есть то, что вы называете фокусами, ваше величество.

— А вы? Что показывали вы?

— Несколько опытов, обнаруживающих силу человеческого духа.

— Боже мой, говорите вы как будто ясно и вместе с тем так туманно… Разве нельзя это объяснить какнибудь нагляднее и проще? Говорят, все гениальное просто.

— Гениальность — всплеск волны. Но волны бывают только на поверхности. Мудрость бездонна.

— Должно быть, я слишком начиталась европейских философов, чтобы постичь восточную мудрость. Мне, как Фоме неверному, нужно увидеть самой и даже пощупать…

Почему вы не показали свои опыты нам, при дворе?

— Вам было не до моих манипуляций, ваше величество.

Екатерина испытующе посмотрела на Сен-Жермена, но в лице его не было ни тени усмешки или иронии.

— Теперь я смогла бы выбрать время.

— Очень сожалею, ваше величество, но это невозможно. На рассвете я уезжаю.

— А если я попрошу вас задержаться?

— Я принесу глубочайшие извинения и — уеду.

В Париже меня ждут неотложные дела.

Екатерина прикусила губу.

— Я считала французов более галантными.

— Я не называл себя французом.

— Кто же вы?

— Правильнее всего сказать, что у меня нет национальности.

— У каждого человека есть национальность.

— У меня их много. В древней Элладе я был эллином, в Риме — римлянином, во времена Шекспира — англичанином…

Екатерина переменилась в лице.

— Не пугайтесь, ваше величество, я — не сумасшедший. Считайте сказанное шуткой.

— Вы странно шутите, граф, — опасливо присматриваясь к нему, сказала Екатерина. — Ну хорошо, оставим это… Вы возвращаетесь в Париж. Как бы я хотела побывать там! О нем так много рассказывала моя гувернанткафранцуженка.

— Вот почему вы так свободно говорите по-французски?

— Этим я обязана госпоже Кардель. И — чтению…

Много бы я дала, чтобы увидеть своих кумиров-философов. К сожалению, такое путешествие исключается моим положением. Со стороны оно может казаться привлекательным — увы! — я стала теперь царственной пленницей. Так что вы можете посочувствовать мне, граф…

Екатерина взглянула на Сен-Жермена, но тот сочувствия не проявил.

— У меня есть и более грустный повод желать поездки в Париж. Даже долг. Там умерла моя мать…

— Да. Я знавал вашу матушку, бывал в ее салоне.

Герцогиня была незаурядной женщиной, только ее исключительная энергия так и не нашла себе применения.

И конец ее был печален — она умерла в нужде.

— Вы хотите сказать — в долгах? — вспыхнула Екатерина. — Я заплатила ее долги.

— После смерти герцогини. Это было полезно уже только вам, но не ей.

— Вы говорите дерзости, граф, — сухо сказала Екатерина, — но я объясняю их незнанием. В то время я находилась в полной зависимости от императрицы Елизаветы, а она не была щедра по отношению ко мне.

— Сожалею, ваше величество, что коснулся столь щекотливого дела. Чтобы снова не совершить оплошности, разрешите мне откланяться?

— Подождите, граф, я хочу задать вам еще один вопрос… Вы покидаете Россию. Какие впечатления вы увозите с собой?

— Довольно пестрые, ваше величество.

— А именно?

— Я предпочел бы не говорить о них. И что вам до мнения частного лица? При вашем дворе столько иностранных послов. Их мнение важнее.

— Официальное мнение не всегда диктуется впечатлениями, его чаще определяет политика. Частное лицо может быть беспристрастнее. Вы — светский человек и, как очевидец, можете повлиять на общественное мнение.

— Я не собираюсь влиять на общественное мнение.

— Но вы бываете в салонах и при дворе, не так ли? — Граф поклонился. — Не станете же вы молчать, если вас спросят об увиденном? Так вот представьте, что вы сейчас в каком-либо парижском салоне и рассказываете о своем путешествии в далекую Россию…

— Парижские салоны, ваше величество, не охраняются снаружи и внутри вооруженными до зубов гвардейцами.

— Вы их боитесь?

— Я ничего не боюсь, ваше величество. Просто сказанное мною снова может вызвать ваше неудовольствие — без надобности для меня и без пользы для вас.

— О, тогда тем более мне следует услышать, что вам не понравилось в России. Императрица должна знать, что не нравится иностранцу в ее державе.

— России я не знаю и имел в виду не державу, а лишь события минувшего месяца в Петербурге.

— Говорите, граф, говорите! Мне очень важно знать это. И не бойтесь огорчить меня — я готова выслушать самую горькую правду, — сказала Екатерина и улыбнулась милостиво и поощрительно.

— Когда повелители говорят, что они готовы выслушать самую горькую правду, это означает, что они с удовольствием выслушают любую неправду, лишь бы она была приятной.

— Вот вы снова сказали дерзость. Как видно, вы невысокого мнения о монархах. Но я пускаю это мимо ушей и докажу вам, что русская императрица — исключение из составленного вами правила.

— Буду рад убедиться в том, ваше величество. Прежде всего, я должен сделать вам комплимент — заговор был так хорошо организован, что переворот совершился быстро и без всяких жертв.