Николай Дубов - Колесо Фортуны

— В чем дело? Что случилось?

"Волга" подкатила к сельсовету бесшумно, появление Ивана Опанасовича и переводчика было полной неожиданностью. Всю дорогу Иван Опанасович находился в прекрасном расположении — переводчик выздоровел, едет за мистером Ганом, и все, слава богу, обошлось благополучно. Он сказал переводчику, что позвонил в Ганыши, чтобы предупредили председателя колхоза Голованя.

Встретили того цистера по-хорошему, надо и проводить по-хорошему, по закону гостеприимства — пускай помнит.

Пообедаем, опрокинем стопаря на дорожку и — привет!..

Едва он увидел в кабинете участкового и необычайное сборище, от прекрасного расположения не осталось следа.

— Много всякого случилось, товарищ голова, — сказал Кологойда. — Во-первых, как выяснил товарищ лесовод, твой мистер Ган оказался никакой не Ган, а Ганыка, сын помещика…

Иван Опанасович посерел и потерянно оглянулся на переводчика.

— Что же вы? А?

Переводчик поморщился.

— А я при чем? Мое дело — переводить… Это уже не первый такой случай: притворяются, будто их музеи, дворцы интересуют, а потом кидаются искать родственников или еще чего…

— Во-вторых, — сказал Кологойда, — померла ваша Лукьяниха…

— Ну что ты, ей-богу, товарищ лейтенант? Тут такое дело, а ты, понимаешь, со всякой…

— Нет, не со всякой! С перепугу или еще отчего, старушка помирать убежала аж в Иванковский район.

И вот, как мы сейчас установили, были у нее какие-то контакты с твоим туристом…

— Да почему он мой? — вспылил Иван Опанасович. — Я его сюда зазывал?

— А в-третьих, — невозмутимо продолжал Кологойда, — в ночь с воскресенья на понедельник была сделана попытка произвести кражу со взломом в Чугуновском музее. Только благодаря бдительности товарища директора кража была предотвращена. А указанная Лукьяниха в той краже замешана… Правильно, товарищ директор?

— Совершенно верно! — поспешно подтвердил Аверьян Гаврилович. При первом знакомстве лейтенант показался ему простоватым и недалеким малым, но теперь проницательность и умение Кологойды охватить и свести воедино разобщенные, казалось бы, факты, необычайно возвысили его в глазах Аверьяна Гавриловича.

— Этого не может быть! — горячо сказала Юка.

— А вы тут зачем? — взорвался Иван Опанасович.

Он нашел, наконец, на кого можно было безнаказанно излить свою досаду и растерянность. — Что вам тут, детский сад? Игрушки? А ну, марш отсюда!

— Спокойно, товарищ голова! — сказал Кологойда. — Не игрушки, а следствие, и они этому следствию очень даже помогают как очевидцы и свидетели…

— Какие свидетели, если они несовершеннолетние?!

— Юридически, конечно, нет, но глаза и уши у них вполне совершеннолетние… Ладно, ребята, вы пока идите, погуляйте там, только никуда не уходите, может, еще чего надо будет…

Ребята вышли. Галка умчалась домой, но остальные не собирались мириться с очередной возмутительной несправедливостью взрослых и немедленно уселись на скамеечке под окнами. Окна были распахнуты настежь, и все дальнейшее они прекрасно слышали.

— Так что теперь делать? — спросил Иван Опанасович.

— Раз закрутилась такая карусель, надо ее раскрутить обратно. А поскольку Лукьяниху уже ни о чем не спросишь, придется спросить у того Гана-Ганыки. Так что давайте сюда своего американца.

— Имейте в виду, — сказал переводчик, — если у вас кет серьезных оснований и доказательств, могут быть большие неприятности!..

— Так нам за то деньги платят, чтобы иметь дело с неприятностями, — с напускным простодушием сказал Кологойда. — Только ему про все эти дела ни слова. Вы ничего не знаете! Скажите, заедем, мол, до головы попрощаться, вот и все.

Переводчик пожал плечами и вышел. "Волга" умчалась в лес, к Дому туриста. Председатель сельсовета набросился с вопросами на Федора Михайловича и Кологойду. Федор Михайлович рассказал, как догадался о том, что Ган — русский, Кологойда отшучивался.

Иван Опанасович погрузился в мрачное молчание.

Теперь уже совсем неизвестно было, как поступить с американцем, который оказался не американцем. Сводить классовые счеты за эксплуатацию трудящихся до революции? Но до революции Ганыка был пацаном, здесь почти не жил и никого не эксплуатировал… А сейчас он вроде ничего такого не делал, и чего опасаться какогото старика, которого привели сюда воспоминания и где от всего его прошлого осталась одна выгоревшая коробка дома? Одно только непонятно — зачем он брехал и притворялся?! И на лице Ивана Опанасовича застыло выражение досады и недоумения — мы-то думали, а ты, оказывается…

Мистер Ган шагнул через порог и наткнулся на невидимую стену. За столом сидел человек в форме…

В кабинете были председатель сельсовета, какой-то моложавый старик и тот, назвавшийся лесоводом… Ловушка!

Это продолжалось мгновение, но за это мгновение в нем не осталось ничего ни от прежнего рубахи-парня из Мидлвеста, ни от растерзанного волнением Ганыки на берегу Сокола. Лицо его стало замкнутым и жестким, он засунул большие пальцы в карманы джинсов и, сделав еще два шага, остановился. Он их не боялся — за его спиной была могучая держава мира…

— Во-первых, здравствуйте, — сказал Кологойда. — А во-вторых, не знаю, как вас и называть…

Изобличивший его человек сидел здесь, притворяться не имело смысла.

— Меня зовут Джордж Ган. Что вам нужно от меня?

— Ничего не нужно! Просто я Хотел у вас кое-что спросить…

— Я гражданин Соединенных Штатов и не подлежу вашей юрисдикции. Без американского консула я не стану отвечать ни на какие вопросы.

Ганыка оглянулся на прислонившегося к дверному косяку переводчика, тот, подтверждая, кивнул.

Вася Кологойда весьма натурально изобразил недоумение и растерянность, — Выходит, угодил я пальцем в небо… Тут, понимаете, такая история — поручили мне передать вот эти вещи, — Кологойда положил руки на свой вспухший планшет, — старому барину в Ганышах, а известно, что барином в Ганышах был Ганыка…

Непреклонность мистера Гана заколебалась, и только что такой твердый голос прозвучал как бы надтреснуто:

— Какие вещи?

— Если вы мистер Ган, так что об этом говорить?

Значит, они до вас касательства не имеют. В общем, как говорится, извините за внимание…

Непреклонность мистера Гана рухнула. Он покосился на Федора Михайловича и снова повернулся к лейтенанту.

— Вам ведь сказали, что в прошлом я носил фамилию Ганыка.

— Мало ли что кто скажет! Почему я должен верить?

— Ну хорошо, я подтверждаю: в прошлом я — Ганыка.

— Бывший помещик?

— Помещиком был мой отец. Я уехал отсюда мальчишкой.

— Вот это другой разговор. Может, мы как-нибудь и без консула обойдемся… Да вы садитесь, гражданин Ганыка, а то как-то некультурно получается: мы все сидим, а вы стоите.