Николай Дубов - Колесо Фортуны

Маленькая витрина на столике между окнами заинтересовала Кологойду больше других. За стеклом на подложке из жатого плюша в три ряда лежали маленькие, округлые, овальные вещицы.

— Что тут за пуговицы?

— Пуговицы?! — ужаснулся Аверьян Гаврилович. — Это же геммы, образчики глиптики!

— А шо оно такое, та глиптика?

— Миниатюрная скульптура, вообще резьба на драгоценных и полудрагоценных камнях.

— Ага! — сказал Кологойда. — Выходит, драгоценности все-таки есть? Кто ж их так хранит? Каждый дурак может подойти, раздавить стекло и — пламенный привет…

— Вы неправильно поняли. К сожалению, у нас нет гемм даже на полудрагоценных камнях. Это все геммы на стекле или на камнях, не имеющих никакой цены, например, вот эти — на литографском. Они интересны, так сказать, не материалом, а работой. Ну и, как видите, несколько вещей из металла.

— Вижу, вижу, — отозвался Кологойда, хотя смотрел он не на экспонаты, а на личинку замка. — Ключ есть?

Аверьян Гаврилович вставил в личинку маленький ключик, повернул на четверть оборота, другой рукой поднял застекленную крышку. Кологойда подставил руку, и на ладонь ему упала узкая металлическая полоска.

— Ну вот, порядок, — сказал он. — Больше смотреть нечего, можно идти обратно. Только прихватите с собой эти клеммы или как их там…

— Геммы, товарищ лейтенант! Гем-мы!

— Нехай будут ге-мы-мы. Все спишь? — сказал он Семену. — Ничего, сейчас ты у меня проснешься…

— Значит, так, — сказал Кологойда, садясь за стол, — ты пришел в музей, захотел спать, забрался на лестницу и проспал там до ночи. Красть ты не собирался и ничего не трогал. Нож свой сломал давно, может, месяц назад, не помнишь где. Все правильно?

— Ага, — сказал Семен. — Все.

— Так вот, брат, все это брехня. Брехня первая, на лестницу ты не лазил и там не спал. Благодаря того, что уборщица не подметала лестницу недели две, там пыли на палец, по пыли картины рисовать можно…

— Безобразие! — сконфузился Аверьян Гаврилович. — Я ей сделаю выговор…

— Наоборот! Я бы благодарность по приказу… Кроме моих следов, там никаких других нет. Понятно? — Семен смотрел в пол и молчал. — Сидел ты не на лестнице, а в кладовке, вот там всю пыль и собрал на себя. Брехня вторая. Ты не просто там сидел, а прятался — закрыл за собой дверь и даже щеколду повернул. Сзади на щеколде свежие царапины. А вот и инструмент, которым ты щеколду поворачивал. — Кологойда поднял и показал рукоятку карманного ножа. — На нем остались следы краски.

И брехня третья, хотя она самая первая и важная, — ты не спать сюда пришел, ты красть пришел.

— А шо я украл? Шо?

— Ты просто не успел. Вон товарищ директор тебя спугнул. И я спрашиваю, пока не поздно, что ты хотел украсть?

— Ничего я не крал и ничего не знаю! — сказал Семен и отвернулся.

— А это знаешь? — Кологойда поднял и показал металлическую полоску. — Не узнаешь? Это же клиночек твоего ножика, что ты месяц назад сломал… — Кологойда приложил клинок к основанию и показал. — Значит, ты месяц назад специально приходил сюда, чтобы здесь его сломать?.. Ну, хватит дурочку валять! Имей в виду: признание облегчает наказание, а будешь запираться — тебе же хуже будет… — Он подождал, но ответа не дождался. — Признание нужно для твоей пользы. А что мне нужно узнать, я и так узнаю.

Семен снова ничего не ответил.

— Ну давайте, товарищ директор, рассказывайте, что у вас тут за цацки и на что они могут сдаться…

— Геммы! — коротко поправил Аверьян Гаврилович. — Геммы и печати. Вы напрасно так иронически…

Между прочим, в моей коллекции, то есть в нашей, музейной, я хотел сказать, есть две геммы работы Луиджи Пихлера. И это вещи, которых не постыдился бы даже Эрмитаж… Шутка сказать — Пихлер! Прославленная семья мастеров восемнадцатого века, которые возродили античную глиптику и даже превзошли. Родоначальник этой плеяды знаменитых резчиков Антон Пихлер родом из Тироля, но жил в Неаполе, потом в Риме. Джованни, его сын, намного превзошел отца, достиг такого совершенства, что его копии античных гемм вводили в заблуждение самого Винкельмана. Луиджи — младший брат и ученик Джованни, лишь немногим уступал учителю, его работы чрезвычайно высоко ценились в то время, а уж теперь…

— Ну, почем, например?

— Я затрудняюсь сказать, сколько это в рублях…

Современных каталогов у меня нет, ехать специально в Москву или Ленинград накладно, а посылать боюсь — мало ли что… К сожалению, геммы Луиджи Пихлера я вынужден был убрать из экспозиции. По указанию Степана Степановича. Он, когда посетил музей, увидел их.

"Это что?" — говорит. Ну, я объяснил, что, по моим предположениям, одна — изображение древнеримской богини Флоры, а вторая — библейской Сусанны работы знаменитого Луиджи Пихлера. Вот по ободку идет его подпись.

Надо вам сказать, что геммы бывают двух родов: выпуклое изображение — это камея, а врезанное, углубленное, — интальо. Так вот, эти геммы Пихлера — обе интальи. Для наглядности я сделал пластилиновые оттиски и поместил тут же рядом. Степан Степанович посмотрел и говорит: "Что вы мне тем Пыхлером голову морочите, когда тут голые бабы?" Я говорю, обнаженные фигуры всегда изображались в искусстве, а об этих даже нельзя сказать, чтобы они совсем были голые. У Флоры в руках цветы, Сусанна прикрывается простыней… "Да что, говорит, она прикрывает? Она же горло прикрывает, а все хозяйство наружу!" Что тут было спорить? — Аверьян Гаврилович махнул рукой и замолчал.

— Ну? — сказал Кологойда.

— Пришлось убрать.

— Так их тут нема?

— Давно нет, лежат в запаснике.

— Ну так же нельзя, товарищ директор! — Кологойда старался скрыть раздражение, но оно все-таки явственно прозвучало в его голосе. — На кой ляд вы мне про тех Пахлеров рассказываете, если их тут нет? Чересчур вы много знаете, товарищ директор, вот и лезет из вас, как тесто из квашни… Вы гляньте — уже светает. Что ж мы тут, сутки будем сидеть?..

— Как угодно, — сказал Аверьян Гаврилович. — Я могу вообще…

— Да вы не обижайтесь… Только давайте коротко и по существу.

— Пожалуйста. Вот две крупные геммы, вырезанные на литографском камне. Так сказать, миниатюрные горельефы, изображающие мужчину и женщину. Сделаны не раньше половины девятнадцатого века. Исторической и художественной ценности не имеют. Овальный медальон вырезан на прекрасном перламутре, явно пасторальный жанр. — Кологойда поднял на него взгляд. — То есть изображены пастух и пастушка. Вдали средневековый замок. Полагаю, что это работа неизвестного мастера восемнадцатого века. Вот своеобразная гемма-клятва: видите, вырезана змея, которая как бы пытается ухватить себя за хвост, а текст вокруг не очень грамотен: "Соединусь или умру я с тобой". Вот другая: мужчина схватился за голову, текст вокруг фигуры: "О боже мой как я растроился". Тоже, как видите, с грамотой не шибко…