Владимир Лебедев - За святую обитель

Ухитрился Суета неприметно фитиль зажечь. Грянула нежданно пищаль, и обдало хвастливого пана сеченкой свинцовой. Зашатался он в седле, свалился на землю, а конь, испугавшись, вздыбился и метнулся со всех ног в чисто поле. Всадник за скакуном по грязи поволокся, зацепившись шпорой длинной за стремя. С криком поскакали за ним другие, ловить бешеного коня. Шутками проводили их молодцы со стен, хваля Суету за меткую пальбу.

— А горазд был врать-то лях! — молвил Тененев. — Надо же было тебе, Тимофей, помешать ему.

— Я легонько! — смеялся Суета, спускаясь по лестнице с товарищами во двор обители.

Хорошо был укреплен ляшский стан; раскинулся он далеко-далеко по полю и роще Клементьевской, по Волкуше-горе, по Красной горе.

Прорезывали его лишь глубокие овраги: Мишутин, Глиняный и другие. В тех оврагах были понаделаны засеки, и стояла крепкая стража. Стан походил на людный, шумный городок. Евреи, армяне и во лохи продавали воинам напитки всякие и припасы; серебра и золота награбленного у всех вдоволь было. Мед и вино лились в стане целыми ручьями. Вокруг богатых, панских шатров, увешанных для тепла мехами и шкурами, раскидывались сотни землянок и шалашей, где жили ляхи, немцы, венгерцы, казаки. Кругом, на окопах и турах, чернели замолкшие надолго пушки.

Прослышали уже ляхи о лютой болезни, что в обители свирепствовала, гордо и самодовольно поглядывали они на монастырь, как на готовую добычу.

В дождливое, темноватое утро невдалеке от оврага Глиняного, близ стана Лисовского, сидели и беседовали друзья-приятели: беглец из обители Оська Селевин и литвин Мартьяш. Оба потягивали крепкое, сладкое винцо из глиняной большой сулеи. На легких хлебах отъелся, раздобрел Оська Селевин и одет он был щеголем, даже пистоль немецкую, хитрой, заморской работы, раздобыл и носил ее за поясом.

— А по-моему, — говорил он литвину, — нечего тебе в обитель соваться. Еще пронюхают про умысел твой: тогда оттоле живым не выйдешь. Злы ведь молодцы обительские, да и старцев Господь разумом не обидел: догадаются, чай, зачем ты к ним забрался.

— Эх, головы не жаль! Хочу отплатить им за то, что пушку у меня разбили, за то, что подкоп мой до конца довести не дали! — злобно молвил рыжий пушкарь. — Да и ждать надоело: шутка ли, чуть не полгода сидим здесь. Пора до золота обительского добраться.

Оська Селевин прилежно из сулеи тянул; выпил вдоволь, отерся и захохотал весело.

— Мне, брат, и здесь хорошо; пенять не буду. Неласково покосился Мартьяш на переметчика.

— Известно, тебе лишь бы мед был да вино. А мне на глаза показаться стыдно пану гетману да пану полковнику. Насулил я им всего, а ничего не сделал. И кто знал, что монастырцы про подкоп проведают! Нет, уж теперь перехитрю я их!

Снова принялись приятели за сулею. Снова начал литвин простоватого Оську об обители расспрашивать: о воеводах, об игумене, о старцах. Слушал его рассказы да себе на ус мотал, про запас. Наконец, и Селевин приметил его лукавство, вздумал подшутить:

— А пуще всего подружись ты в обители с большим братом моим, Ананием. Чай, видел его, как он ваших бердышом сек? И еще тебе мой совет: поборись ты с ним один на один, поломай ему ребра. А ежели он тебя с маху единого пополам сломит — не взыщи.

Нахмурился литвин, с недоброй усмешкой ответил:

— Да и ты брата-то своего остерегайся. Как встретит он тебя в бою, приласкает рукой тяжелой.

Оська даже сулею оставил и отплюнулся.

— Типун тебе на язык! Сам с ним возись!

— Полно, не робей. Может, его теперь и в живых нет.

— Сегодня у пана Лисовского, что ль, пировать будут? — спросил, помолчав, Селевин, кивая на пестрый шатер полковника, видневшийся из-за рощи Терентьевской.

— У него. Гонец, слышно, из Тушина прискакал от царя Димитрия. Грамоту паны читать будут.

— От царя Димитрия? — проговорил Оська, словно дивясь. — А какого же царя Димитрия на Москве убили, да сожгли, да пеплом пушку зарядили, да выпалили?

— Ну, что с тобой о том беседу вести! — сказал сердито Мартьяш. — Сказано: Димитрий. Про то паны знают.

— Ну и пусть их! — отозвался Оська, прикладываясь к сулее. — Эх, крепкое винцо. Подремать, что ли?

Согласился и Мартьяш отдохнуть малость. Выбрали приятели под сосенкой сухое местечко, разостлали свои меховые тулупы и прилегли, угостившись еще перед сном. Скоро и заснули они крепко.

Тем временем в глубине оврага Глиняного слышался шорох какой-то, шепот, звяканье оружия. Все яснее и яснее становился шум. Вот показалась из-за кустов чья-то голова в высокой стрелецкой шапке; за ней — другая, третья. Зафыркали кони в кустах, пищали засверкали. Крадучись, озираясь, выбралась из оврага Глиняного небольшая рать воинов московских, исправно вооруженная, доброконная. Вели они и в поводу еще коней вьючных с немалой поклажей.

Мигом воевода московский зорким глазом путь выбрал промеж двух крайних окопов, и понеслись всадники через ляшский стан к обители. Задрожала земля от конских копыт.

Проснулись от шума сладко спавшие Оська да Мартьяш.

— Стрельцы московские! — закричал литвин.

— Господи помилуй! Ужели обошли нас?! — пробормотал, бледнея от страха, Оська.

— Давай пистоль свою сюда! Весть подать надо. Выхватил догадливый литвин у Селевина из-за пояса его немецкую пистоль. Сверкнула кремневая искра, прокатился вслед конной толпе гулкий выстрел.

Стража на окопах тоже приметила стрельцов; поднялись, засверкали пищали, трубы загудели, крик и суета поднялись в стане. Но, разогнав коней, прорвались стрельцы сквозь ляхов и поскакали в поле.

— Скажите панам, что атаман Останков от царя в обитель с запасом проехал! — зычно крикнул передовой всадник страже ляшской, проносясь мимо.

Грохнули, наконец, пищали вслед стрельцам — в четырех скакунов угодили, четверо воинов наземь упали вместе с конями. Хотели они, пешие, товарищей догнать, да не удалось: выслал Лисовский своих гусар легкоконных — взяли московцев, в стан повели. Остальные уже у ворот обительских были.

Переполошились ляхи, паны друг друга корили, что не усмотрели, не устерегли пути. Больше всех сердился и бранился пан Лисовский. Был он со вчерашней поздней попойки красен и зол. Тысячу проклятий послал он своим ротозеям-жолнерам, посулил их развесить на соснах с петлями на шее, на всю ночь на стражу нарядил.

— А где московцы? Сюда их живее! — заревел он. Привели стрельцов: трое рядовые воины были, четвертый — с галуном золотым на красной шапке.

— Ты кто будешь? — грозно спросил Лисовский.

— Ждан Скоробогатов, десятник рати царской, — смело ответил тот. — Послал государь и великий князь Василий Иоаннович стрельцов да детей боярских с атаманом Суханом Останковым на подмогу старцам и воеводам обительским. И захватили мы с собой вдоволь зелья пушечного и всяких снарядов воинских. Семьдесят человек нас было — стрельцов, казаков и слуг монастырских. А следом за нами шлет царь и еще силу большую.