Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

— Кто убил этих людей?

— Я! — скромно сказал Заглоба. — Вы спрашивали меня, что я сделал: вот!

Молодой офицер покачал головой.

— Каким же это образом?

— Я защищался там, наверху, а они штурмовали меня снизу и через крышу. Не знаю, как долго это длилось; в битве для воина время останавливается. Но ведь это был Богун, Богун со всей своей силой. Помнит он вас, помнит и меня! Как-нибудь на досуге я вам расскажу, как попал в плен, что вытерпел и как перехитрил Богуна, но теперь я так устал, что еле держусь на ногах.

— Ничего не скажешь, — проговорил Володыевский, — вы храбро сражались; я только замечу одно, что вы хороший рыцарь, но плохой командир.

— Пан Михал, — возразил шляхтич, — об этом не время толковать. Возблагодарим лучше Творца, что он даровал нам обоим такую победу, память о которой не умрет никогда.

Пан Володыевский с изумлением посмотрел на Заглобу. До сих пор ему казалось, что это он одержал победу, которую теперь пан Заглоба хочет разделить с ним.

Но он только посмотрел на шляхтича, покачал головой и сказал:

— Пусть так и будет.

Час спустя оба наши приятеля во главе соединенных отрядов выезжали на Ярмолинец.

Из людей Заглобы не погиб ни один. Застигнутые врасплох, они не сопротивлялись, а Богун, высланный главным образом за "языком", приказал всех брать в плен живыми.

Несмотря на его мужество и опыт Богуну не повезло в столкновении с дивизией (как он предполагал) князя Еремии. Он еще более утвердился во мнении, что князь действительно вышел со всеми своими силами против Кривоноса. Так говорили взятые в плен солдаты пана Заглобы, которые сами свято верили, что князь идет за ними по пятам. Несчастному атаману не оставалось ничего другого, как спешить назад к Кривоносу, но это было не так-то легко. Только на третий день около него собралась ватага казаков из двухсот с небольшим человек; остальные или полегли на поле боя, или получили тяжелые раны, или скрывались в оврагах и лесах, не зная, что делать, куда идти. Да и собравшиеся являли печальное зрелище, все были деморализованы и готовы при первых признаках опасности разбежаться в разные стороны: настолько сильно повлиял на них налет Володыевского. А ведь это был цвет казачества, лучших во всей Сечи не отыщешь. Богун оказался в самом скверном положении: раненный в руку, разбитый, больной, он выпустил из рук заклятого врага и утратил значительную долю своего авторитета; казаки, которые накануне готовы были слепо идти за ним хоть в пекло, теперь только о том и думали, как бы унести ноги. А ведь Богун сделал все, что мог, ничего не упустил из виду, порасставил охрану и остановился на ночлег только потому, что утомленные кони не были способны идти далее. Но пан Володыевский, всю свою жизнь воевавший с татарами, подкрался ночью, как волк, и он, Богун, еле смог спастись в одной рубашке да шароварах. При одной мысли об этом в глазах его темнело, а в сердце закипала бессильная ярость. Он, кто на Черном море нападал на турецкие галеры; он, кто доходил до Перекопа; он, кто на глазах у князя, под самыми Лубнами, вырезал его гарнизон в Василевке, должен теперь бежать в одной рубашке, без шапки… даже без сабли — и ту он потерял в стычке с маленьким рыцарем. Когда он оставался один, то хватал себя за голову и кричал: "Где моя слава молодецкая, где моя подруга-сабля?". Им овладевало дикое отчаяние, он начинал пьянствовать, собирался идти на князя, ударить по всей его рати и погибнуть.

Он-то хотел, да казаки не хотели. "Хоть убей, батька, не пойдем!" — упорно отвечали они, и напрасно он, в припадке безумия, размахивал перед ними саблей, опаливал им лица выстрелами из пистолета — они не хотели и не пошли.

Земля словно уходила из-под ног атамана; но несчастья его на этом еще не кончились. Опасаясь идти прямо на юг, он кинулся на восток и наткнулся на отряд пана Подбипенты. Но чуткий, как журавль, пан Лонгинус не дал себя обойти, первый ударил по атаману и разбил его без труда, потому что казаки не хотели, драться. Затем злосчастный Богун повстречался с паном Скшетуским, который добил его окончательно, и, наконец, после долгого блуждания по степям, с ничтожными остатками своего отряда, без славы, без добычи и без "языка", он едва добрался до лагеря Кривоноса.

Но дикий Кривонос, столь страшный для подчиненных, на этот раз не разгневался. Он по собственному опыту знал, что значит иметь дело с Еремией, и поэтому ласково встретил Богуна и как мог утешал его, а когда атаман свалился в жестокой горячке, приказал ухаживать за ним и беречь его, как зеницу ока.

А княжеские рыцари, наведя страх на всю округу, благополучно возвратились в Ярмолинец, где и рассчитывали отдохнуть несколько дней. Каждый по очереди дал отчет пану Скшетускому, потом все собрались вместе за бутылкой меду, дабы излить душу в дружеской беседе. Впрочем, пан Заглоба почти никому не давал рта раскрыть. Он никого не хотел слушать и требовал, чтобы слушали только его, ведь в конце концов его приключения гораздо интереснее.

— Господа! — ораторствовал он. — Я попал в плен, это правда, но колесо фортуны ни на миг не останавливается. Богун всегда побеждал, а вот теперь мы его побили. Так и бывает на войне! Сегодня ты колотишь, завтра поколотят тебя. Но Богуна Бог покарал за то, что он на нас, сладко спящих сном праведным, напал и разбудил очень грубо. Ха-ха! Он думал, что устрашит меня своими глупыми угрозами, а на деле вышло иначе: я его так к стенке прижал, что он сразу растерялся и выболтал то, чего не хотел рассказывать. Что тут долго говорить! Если б я не попал в плен, мы с паном Михалом не нанесли бы неприятелю такого удара; я говорю: мы — потому, что здесь не обошлось и без моего участия; это я буду твердить до самой смерти. Слушайте дальше: если бы мы с паном Михалом не начали, то ему пан Подбипента не подбил бы пят, наконец, он не наткнулся бы на пана Скшетуского, или, вернее сказать, если б мы его не разгромили, он разгромил бы нас. Спрашивается, кому мы обязаны блестящим исходом дела?

— Вы словно лисица, — заметил пан Лонгинус, — тут махнете хвостом, там след запутаете и отовсюду целым выйдете.

— Глупа та собака, что догоняет собственный хвост — и не догонит, и ничего хорошего не вынюхает, и в конце концов нюх потеряет. Интересно: сколько человек вы-то потеряли?

— Всего-навсего двенадцать человек и несколько раненых. Там нас не особенно сильно били.

— А вы, пан Михал?

— Человек тридцать.

— А вы, пан поручик?

— Столько же, сколько пан Лонгинус.

— А я всего только двоих. Скажите сами, кто лучший полководец? Вот то-то и оно! Зачем мы были отправлены? По княжескому поручению, собрать побольше сведений о Кривоносе, и я теперь говорю вам, что первый узнал о его планах из самого достоверного источника, от Богуна. Я знаю, что Кривонос стоит под Каменцем, но хочет прекратить осаду, потому наложил полные портки. Это я знаю de publicis [72] О делах общественных (лат.). , но знаю и еще кое-что, отчего у вас сердце запрыгает от радости. Я не говорил об этом раньше, потому что был нездоров и измучен… Вы думаете, легко провести столько времени связанным самым варварским способом? Я думал, что умру.