Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

— Он помешался от горя, — шепнул один.

— Проводим его к ксендзу. Может быть, когда увидит его, то опомнится.

Пан Лонганус заломил руки в отчаянии. Все окружили наместника и с участием смотрели на него.

У многих глаза были влажны. Вдруг из толпы выделилась высокая фигура, подошла к наместнику и положила ему руки на голову.

То был ксендз Муховецкий.

Все умолкли и преклонили колена, как бы в ожидании чуда,

но ксендз не творил чудес. Он только, не снимая рук с головы Скшетуского, возвел глаза к небу, усыпанному звездами, и начал громким голосом:

— Pater noster, qui es in coelis! Sanctiflcetur nomen Tuum, adveniat regnum Tuum, fiat voluntas Tua… [36] Отче наш, иже еси на небесах! Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя… (лат.).

Он остановился на минуту и повторил громче и торжественнее:

— Fiat voluntas Tua!..

Воцарилась глубокая тишина.

— Fiat voluntas Tua! — в третий раз произнес ксендз.

Тогда из уст Скшетуского вырвался болезненный, отчаянный стон:

— Sicut in coeli et in terra! [37] Яко на небеси и на земли! (лат.).

И рыцарь с рыданиями упал на землю.

Мы должны возвратиться немного назад, к той ночи, когда Скшетуский отправил Жендзяна из Кудака с письмом к старой княгине, иначе нам будут непонятны события происшедшие в Розлогах. Письмо Скшетуского заключало настойчивую просьбу, чтобы княгиня вместе с Еленой уезжала как можно скорей в Лубны, под защиту князя Еремии: война могла вспыхнуть каждую минуту. Жендзян устроился в лодке, которую пан Гродзицкий послал за порохом, и двинулся в путь. Плыли медленно: тяжело грести против течения. Под Кременчугом лодка повстречалась с войском, посланным гетманом под начальством Кшечовского и Барабаша против Хмельницкого. Жендзян имел свидание с Барабашем и рассказал ему, какие опасности угрожают пану Скшетускому при его поездке в Сечь и при этом умолял старого полковника непременно упомянуть о после при встрече с Хмельницким, а затем поехал далее.

В Чигирин наши путники прибыли на рассвете.

У входа в город их окружила стража, допытываясь, кто они такие, и несмотря на ответ прибывших, что они из Кудака, от пана Гродзицкого, едут с письмом к гетману, старшего из лодки и Жендзяна пригласили идти к полковнику.

— К какому полковнику? — спросил старший.

— К пану Лободе. Ему великий гетман приказал всех едущих из Сечи в Чигирин задерживать и расспрашивать.

Жендзян шел смело; он не предвидел ничего дурного, он знал, что тут властвует гетман.

Их привели в дом пана Желенского, где и была квартира полковника Лободы, но, к сожалению, сам полковник только что уехал в Черкассы и передал свою обязанность подполковнику. Долго пришлось ждать; наконец, двери распахнулись, и ожидаемый подполковник показался на пороге.

При виде его Жендзян вздрогнул.

Это был Богун.

Власть гетмана, правда, была еще сильна в Чигирине, но так как Лобода и Богун не перешли до сих пор в лагерь Хмельницкого и во всеуслышание заявляли о своей преданности республике, то великий гетман поручил им надзор над Чигирином.

Богун сел за стол и начал свой допрос.

Старший, который вез письмо пана Гродзицкого, отвечал за себя и за Жендзяна. Молодой подполковник осмотрел письмо и начал подробно расспрашивать, что делается в Кудаке, что там поговаривают; очевидно, ему очень хотелось знать, зачем пан Гродзицкий выслал "чайку" к великому гетману. Но старший и сам ничего не знал, а письмо было запечатано печатью пана Гродзицкого. Богун удостоверился и полез уже было в карман, чтобы дать на пиво допрашиваемым, как двери вновь распахнулись, и пан Заглоба вихрем ворвался в комнату.

— Слушай, Богун, — кричал он, — негодяй Допуло утаил свой самый лучший "тройняк". Пошел я с ним в погреб… смотрю: в углу что-то валяется, сено — не сено… спрашиваю: что это? Сухое сено, говорит. Как же, проведешь меня!.. Ну, говорю, ты и ешь свое сено, потому что ты вол, а я твой мед вылью. Вот он! — И пан Заглоба высоко поднял над головой бутылку меда, но вдруг остановился, посмотрел на Жендзяна и поставил бутылку на стол.

— Клянусь Богом, это паж Скшетуского! — воскликнул он.

— Чей? — удивился Богун.

— Пана Скшетуского, который уехал в Кудак, а меня тут перед отъездом таким лубенским медом угощал… Уж и мед это был! Ну, что твой пан? А? Здоров он?

— Здоров и приказал вам кланяться, — ответил смешавшийся Жендзян.

— Славный он человек, рыцарь в полном смысле слова. А ты как попал в Чигирин? Зачем тебя отправили из Кудака?

— У пана Скшетуского есть дело в Лубнах; вот он и послал меня туда. Да, кроме того, мне в Кудаке и делать было нечего.

Богун, до того времени внимательно всматривавшийся в лицо Жендзяна, сказал:

— И я твоего господина знаю, видал его в Розлогах. Жендзян покачал головою и, точно не дослышав, переспросил:

— Где?

— В Розлогах.

— Это у Курцевичей, — пояснил Заглоба.

— У кого? — вновь спросил Жендаян.

— Я вижу, что ты, милый, оглох, — сухо заметил Богун.

— Да мне спать хочется.

— Успеешь еще выспаться. Твой господин послал тебя в Лубны?

— Как же, как же, в Лубны!

— Должно быть, там у него какая-нибудь зазноба живет, — вставил Затлоба, — вот он ей и посылает свой поклон.

— Почем я знаю, может быть, живет, а может быть, и нет, — ответил Жендаян и поклонился Богуну и пану Заглобе. — Слава Отцу и Сыну и Святому Духу! — продолжал Жендаян, собираясь выйти из комнаты.

— Во веки веков! — закончил Богун. — Да ты подожди, миленький, не торопись. Зачем ты утаивал от меня, что служишь пажом у пана Скшетуского?

— Вы не спрашивали меня, а я думаю: зачем я буду говорить? Слава Отцу и Сы…

— Подожди, говорю я тебе! Письма какие-нибудь везешь с собою?

— Писать кому угодно — дело пана Скшетуского, а мое дело вручить письмо тому, кому оно назначено. А затем позвольте мне проститься с вами.

Богун нахмурил брови и ударил в ладоши. Два стражника вошли в комнату.

— Обыскать его! — крикнул Богун, указывая на Жендзяна.

— Господи Боже мой! Да это насилие! — плакался Жендзян. — Я шляхтич, хотя и паж, а вы будете отвечать за такой поступок.

— Богун, да оставь ты его! — начал было уговаривать пан Заглоба, но один из стражников в это время нашел в одежде Жендзяна два письма и подал их подполковнику.

Богун выслал юн стражников, потому что не умел читать и не хотел обнаруживать этого перед подчиненными.

— Читай, — приказал он Заглобе, — читай, а я буду смотреть на мальчишку.

Заглоба зажмурил левый глаз и начал читать адрес: "Высокоуважаемой госпоже княгине Курцевич в Розлогах".

— Так ты, голубчик, в Лубны ехал и не знаешь, где Розлоги? — сказал Богун, глядя на Жендзяна страшными глазами.

— Куда мне приказали, туда я и ехал, — плача, отвечал мальчик