Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

— Распечатывать ли? Шляхетская тайна — великая вещь, — в раздумье проговорил пан Заглоба.

— Мне великий гетман дал право просматривать все письма. Распечатай и читай.

Заглоба распечатал и начал читать:

"Милостивая государыня. Имею честь довести до сведения вашего, что я прибыл в Кудак, откуда, если Бог даст, завтра утром отправлюсь в Сечь, а теперь, ночью, пишу вам, не имея возможности заснуть от беспокойства, чтобы вас не потревожил разбойник Богун или кто-либо из его шайки. А так как здесь и пан Криштоф Гродзицкий подтвердил, что война может вспыхнуть каждую минуту и чернь вся поднимется, то я заклинаю и умоляю вас, чтобы вы ео instante [38] Тотчас же (лат.). , даже если и дорога не просохла, хотя бы верхом, вместе с княжной ехали в Лубны. Удостойте исполнить эту мою просьбу, дабы я не сомневался в прочности обещанного мне счастья и, возвратившись, не ошибся бы в своих предположениях. А что вы медлите с Богуном и, обещавши мне руку племянницы, его не лишаете надежды, то, думаю, вам гораздо лучше будет sub tutelam [39] Под охраной (лат.). князя, моего покровителя. Он и гарнизон в Розлоги вышлет, и собственность вашу сохранит. Засим имею честь и пр., и пр."

— Гм! Пан Богун, — сказал Заглоба, — так вот оно что! Так вы, значит, оба за одной и той же ухаживали? Отчего ты не сказал мне об этом раньше? Но, впрочем, утешься, со мною тоже раз случилось…

Слова пана Заглобы застыли на его устах. Богун сидел неподвижно, с бледным, конвульсивно подергивающимся лицом, с закрытыми глазами. С ним происходило что-то ужасное.

— Что с тобой?

Казак порывисто махнул рукой и хриплым шепотом проговорил:

— Читай… другое письмо.

— Другое письмо к княжне Елене.

— Читай, читай! Заглоба начал:

"Дорогая, возлюбленная Елена, царица и госпожа моего сердца! Так как я, по обязанности службы, долгое время останусь в здешних местах, то пишу к вашей тетке, чтобы вы немедленно ехали в Лубны, где вы будете в полной безопасности от Богуна, где наша любовь…"

— Довольно! — крикнул Богун и в один прыжок с обнаженным чеканом оказался около Жендзяна.

Бедный мальчик, пораженный прямо в грудь, простонал и без чувств свалился на пол. Порыв бешенства овладел Богуном: он бросился на пана Заглобу, вырвал у него письма и спрятал их за пазуху.

Заглоба схватил сосуд с медом, отскочил к печке и закричал:

— Ради Христа! Человек, взбесился ты или ошалел? Успокойся же, усмирись! Хлебни-ка как следует, черт тебя возьми! Слышишь ты?

— Крови! Крови! — выл Богун.

— Да ты совсем разум потерял. Хлебни, говорю я тебе! Вот она, кровь-то… невинная! Бедный мальчик уже не дышит. Дьявол тебя попутал; да ты и сам хуже черта. Опомнись же! Провалиться бы тебе, нехристь!

С этими словами пан Заглоба приблизился к Жендзяну, склонился над ним и приложил руку к его груди. Из уст пажа текла обильная струя крови.

Богун схватился за голову и с рыданием упал на лавку. Сердце его разрывалось на части от невыносимой боли. Вдруг он вскочил, подбежал к двери, вышиб ее ногою и выбежал в сени.

— Чтоб тебе шею сломать! — прокричал ему вслед пан Заглоба. — Разбей, голубчик, голову о любую стену, хотя ты без особого риска можешь стукаться о нее своими рогами. Вот бешеный-то! Я еще такого во всю свою жизнь не видал! Зубами щелкает, словно собака на охоте… Посмотреть, что делается с мальчиком… Жив еще, бедняжка. Ей-Богу, если ему и мед не поможет, то он может называть себя мужиком, а не шляхтичем.

Пан Заглоба, бормоча, положил голову Жендзяна к себе на колени и начал медленно вливать мед в его посиневшие уста.

— Посмотрим, благородная ли кровь течет в твоих жилах, — продолжал он. — Жидовская, коли к ней прибавишь меду, сваривается; мужицкая, тяжелая и густая, створоживается, и только шляхетская разгорается и образует благородную жидкость, которая телу придает крепость, а душе возвышенную фантазию.

Жендзян слабо простонал.

— Ага, хочешь еще! Ну, друг любезный, позволь и мне. вот так. А теперь, когда ты показал признаки жизни, я перенесу тебя в конюшню и положу где-нибудь в углу, чтоб этот казацкий дьявол не добил тебя совсем, когда вернется. Не особенно приятно дружить с ним, — черти б его побрали! — у него рука гораздо быстрее ума.

Тут пан Заглоба поднял Жендзяна с пола с легкостью, обнаруживающею необычную силу, вышел в сени, а потом на двор, где несколько солдат играли в кости на разостланной кошме. При виде его они встали.

— Вот что, братцы: возьмите-ка этого мальчика и положите где-нибудь на сеннике. Да пошлите за цирюльником.

Приказ пана Заглобы был немедленно приведен в исполнение. Он, как друг Богуна, пользовался большим влиянием среди казаков.

— А подполковник где? — спросил он.

— Приказал подать себе коня и поехал на полковую квартиру, а нам велел быть наготове и седлать коней.

— Так и мой оседлан?

— Оседлан.

— Давай-ка его сюда. Значит, я в полку найду подполковника?

— А вот он и сам.

Действительно, в ворота въезжал Богун; за ним показались копья нескольких сотен казаков, очевидно, готовых к походу.

— По коням! — крикнул Богун своим солдатам.

Все бросились врассыпную; пан Заглоба вышел к воротам и пристально посмотрел на молодого подполковника.

— В поход собираешься? — спросил он.

— Да.

— И куда это тебя черт несет?

— На свадьбу. Заглоба подошел ближе.

— Побойся Бога, сынок! Гетман поручил тебе охранять город, а ты и сам уезжаешь, и солдат за собой уводишь. Приказ нарушишь. Здесь толпы черни только и ждут удобной минуты, чтобы броситься на шляхту. Смотри, навлечешь ты на себя гетманский гнев!

— Провалиться твоему гетману вместе с этим городом!

— Да тут дело идет о твоей голове!

— Пропадать и моей голове!

Заглоба понял, что с казаком разговаривать бесполезно. Богун заупрямился, и хоть погубит себя и других, но на своем все-таки поставит.

Заглоба понял, куда едет Богун, и какое-то время не знал, что ему делать, ехать ли с Богуном, или оставаться. Ехать небезопасно; это значит попасть в скверную историю… А остаться?.. Чернь действительно ждала только известия из Сечи, первого сигнала к резне, а может быть, и не ждала бы, если б не тысяча солдат да не великая популярность Богуна по всей Украине. Пан Заглоба мог бы найти убежище и в гетманском обозе, но у него были свои соображения не делать этого. Может быть, там вспомнили бы о чем-нибудь неприятном для пана Заглобы… Ему просто было жаль покидать Чигирин. Ему было тут хорошо, тут никто ни о чем не расспрашивал, тут пан Заглоба так сжился со всеми — и со шляхтой, и с экономами старостатов, и со старшинами казацкими. Правда, старшины теперь разъехались в разные стороны, а шляхта сидела тихо в своих углах, боясь бунта, но здесь все-таки оставался Богун, приятный собеседник и мастер выпить. Познакомившись за бутылкой меда, он сразу подружился с Заглобой. С тех пор их не видали порознь. Казак сыпал золотом за двух, шляхтич врал немилосердно, и обоим было приятно.