Уго Фонте - Дегустатор

— Гордыня, Уго.

— Вам, конечно, виднее.

— Разве ты не гордишься своей дочерью?

— Неужто это грешно?

Он пропустил мой вопрос мимо ушей.

— Ты гордишься своей дочерью. Ты гордишься тем, что возвысился от дегустатора до придворного. Ты гордишься, что обманул саму Смерть. Твоя гордыня — словно облако зловония, окутывающее тебя. Ты расхаживаешь в шелках, но в душе ты по-прежнему крестьянин. И колдун. Вот и все.

Он махнул рукой, и меня вышвырнули из его покоев. Тем не менее он меня не арестовал. Почему? На обратном пути я увидел Миранду и Томмазо, которые разговаривали в саду Эмилии.

— Вы с ума сошли, — сказал я. — Ночью вас едва не убили, а вы опять за свое…

— Мы обсуждали десерт, который подадут на банкете, — холодно отрезала Миранда и пошла прочь.

Томмазо провожал ее взглядом, и я шагнул, заслонив собой дочь, чтобы никто не заметил, как он на нее смотрит.

— Здесь полно гостей! Не могу поверить, что ты с такой легкостью готов принести ее в жертву!

— Я? — воскликнул он. — Ты уже это сделал. И тоже ушел.

Они врут. Они что-то затевают. Именно поэтому они оборвали разговор, когда я подошел. Они собираются отравить Федерико — и меня тоже. Я знаю это. Знаю. Я, уговоривший Томмазо стать поваром, буду им отравлен! А моя дочь ему поможет. Такой комедии позавидовал бы сам Боккаччо.

Мне хотелось рассказать герцогу Федерико о кардинале Джованни и Томмазо, но после вчерашней ночи я боюсь его еще больше, чем раньше. Кроме того, где бы он ни был, его всегда окружают люди. Даже утром, когда я пробую его завтрак, вокруг полно народу. На сей раз он играл в карты с герцогом из Перуджи и принцессой Маргаритой из Римини. Я подождал окончания игры, но Федерико тут же начал новую. Он, несомненно, заметил меня, однако не подал виду. Из-за кардинала Джованни? Или… Хотя мне уже все равно. Я поговорю с ним во время банкета, даже если мне придется орать.

Актеры сегодня вновь дадут представление, поскольку маскарад отменили из-за дождя. А жаль. Я мечтал увидеть, как Геракл гонится за единорогом, а тот превращается в Венеру. Теперь на площади Сан-Джулио состоится только caccia. Молю Бога, чтобы ее не отменили. Все, мне пора одеваться.

Я пытался поговорить с Мирандой, но она окружена гостями и подругами. Сегодня вечером банкета не будет. После нашего вчерашнего обжорства я вообще удивлюсь, если кто-то из нас когда-нибудь захочет есть.

Пятая ночь

Томмазо! Тупоголовый болван! Придурок! Если он жаждет смерти — это его дело, но он и Миранду погубит!

Я знал, что они что-то затевают. Миранда улыбалась и щебетала с гостями, держа Федерико за руку, но я не верил ей ни на грош. А потом, когда актеры снова разыгрывали представление о монашке, вдруг подумал о Витторе. Возможно, меня насторожил вид монашеской кельи, не знаю. Как бы там ни было, я ускользнул со спектакля и пошел разыскивать Томмазо. На кухне его не оказалось, в комнате — тоже. Я, как безумный, бросился бежать по дворцовым коридорам. И тут меня осенило. Я побежал к темнице. Стражника на верху лестницы не было, и, спустившись, я понял, что меня привела сюда судьба. Кто-то возился с замком клетки Витторе.

— Именем герцога Федерико, — крикнул я, — прекрати!

Томмазо обернулся. Он дрожал и задыхался. Рот у него был открыт, волосы всклокочены.

— Открывай! — потребовал Витторе.

Томмазо снова схватился за ключ.

Я вытащил кинжал.

— Не заставляй меня убивать тебя, Томмазо.

— Кишка у него тонка, — прошипел Витторе.

— Он заберет Миранду и убьет тебя. Вспомни, что было в конюшне! — взмолился я.

— Я не могу жить без нее!

Томмазо повернул ключ. Я метнулся к нему, но этот подонок Витторе с такой силой толкнул дверцу клетки, что Томмазо упал назад, прямиком на мой кинжал. Лезвие вонзилось ему в бедро, парень заорал от боли. Я пошатнулся.

— Ах, Уго! — крикнул он.

Я рухнул под его весом, он свалился на меня. Кинжал вошел в плоть до рукоятки. Крик Томмазо привлек внимание стражников, и те поспешили вниз по лестнице. Я столкнул Томмазо с себя, и, когда он перевернулся, из раны хлынула кровь.

— Почему ты меня не послушался? — крикнул я.

— Я все равно не сдамся, — прошептал он и лишился чувств.

— Уго убил его! — завопил Витторе.

Он вернулся в свою клетку и прикрыл дверь. Охранники попытались арестовать меня, но я вырывался, крича, что это Витторе ранил Томмазо.

— Он ведь заперт в клетке! — сказал охранник. — Это твой кинжал?

— Заприте его вместе со мной! — крикнул Витторе.

Я попытался объяснить, что произошло, однако из-за злости и отчаяния ничего не мог толком сказать.

— Где ключ от клетки? — спросил охранник.

— Очевидно, у Витторе.

— Он ведь заперт! — повторил этот дурак и потащил меня вверх по лестнице.

— Витторе сбежит! — заорал я во всю глотку.

К счастью, Чекки насторожило мое отсутствие, он нашел нас и приказал стражникам обыскать клетку. Они обнаружили ключ под соломой. Томмазо унесли, Пьеро занялся его раной. А я, весь дрожа, вернулся в свою комнату и сел, поджидая Миранду.

Она прибежала, бледная и трепещущая, вместе с Чекки.

— Что такое? — твердила она. — Что стряслось?

— Томмазо был ранен, когда пытался освободить Витторе, — ответил Чекки.

Не подхвати он ее, Миранда упала бы на пол. Чекки влепил ей оплеуху и сказал, что если Федерико узнает о ее причастности к попытке освобождения Витторе, то убьет ее собственными руками. И добавил, что она подвергла опасности не только себя, но также меня и других людей во дворце. А потом велел ей выбросить Томмазо из головы и никогда больше о нем не думать. После чего, взяв ее за руку, увел за собой.

Как мне кажется, до нее наконец дошло, что она ничего не в силах сделать. Молю Бога, чтобы рана на бедре Томмазо привела его в чувство тоже.

День шестой, полдень

Я не спал всю ночь. Смотрю на свои руки и не узнаю их. Конечно, это Витторе толкнул на меня Томмазо, но я прекрасно понимаю, что еще мгновение — и я сам заколол бы его насмерть. Несмотря на глубокую рану, Томмазо будет жить. Он уже печет пирожные для последнего банкета. Говорят, карие глаза — признак мудрости, однако Томмазо дурак, хотя и с карими глазами. Смелый, но глупый. А может, смелый именно потому, что глупый? Как он поверил,, что Витторе поможет ему?

Миранда надела платье с декольте, обнажавшим грудь до самых сосков, и так раскрасила лицо, что если бы на него села муха, там остался бы след.

— Зачем ты это делаешь?

— Раз я шлюха, я и одеваюсь как шлюха.

— Послушай меня, Миранда!

— А если не послушаю — то что? Ты убьешь меня?

Я шагнул к ней, но она схватила нож и закричала: «Стража! Стража!» — так громко, что я плюнул и ушел.

Удивительно, как незаметно разворачивается эта трагедия в суматохе празднеств. Колокол собора Святой Екатерины заливается радостным звоном. Золотая Мадонна сияет в солнечном свете. С окон и балконов свисают флаги, люди поют и танцуют. Они ничего не знают — а даже если бы и знали, то не перестали бы веселиться. Ничто не может отменить сегодняшних торжеств. Свадьба состоится. Жаль, матушка этого не видит! И отец тоже. Но они оба умерли. Скоро мой брат Витторе присоединится к ним. Он более чем заслуживает смерти, однако в этот день меня переполняло раскаяние. Я хотел попросить Федерико отложить caccia, поскольку дождь кончился, а казнь — не лучшее предзнаменование для женитьбы. Но герцог не станет меня слушать.