Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский

Кажется, все было готово. С северной стороны к берлоге зашли загонщики — им шумными криками, за что их называют ещё кричанами, поднимать и гнать медведя. С боков засели молчуны — этим, если зверь начнет заворачивать вбок, вставать и махать руками, делая шаги навстречу. Так загонщики и молчуны вынудят медведя идти по пяте прямохонько на Юрия Святославича.

По знаку Вяземского заиграл рожок, закричали, зашумели загонщики. Шум нарастал, но зверь, видно, успевший хорошо облежаться, не вставал. Тогда к берлоге подступили с собаками. Собаки стали лапами разрывать покрытую снегом берлогу. Одна, видно, почуяв голову зверя, всунулась в снег всей мордой, но тотчас же мгновенно отпрыгнула — зверь вдруг рявкнул. Другая, ворча и оглядываясь, отползла. Куча снега взорвалась, из неё выскочил огромный, пудов в пятнадцать, медведь, мощно встряхнулся.

Загонщики зашумели, собаки лаяли, норовя вцепиться в медведя сзади. Мотая головой, досадуя, что его подняли с берлоги, зверь, уходя по пяте, вдруг оборачивался и бил лапой по воздуху — собака, куснув, успевала отпрыгнуть.

Завидя впереди какие-то фигуры в белом, медведь свернул вбок, но перед ним вдруг встали молчуны и замахали руками. И он снова пошел прямо на охотника, пока им невидимого — тот неподвижно сидел на корточках в белом одеянии. Вдруг, шагах в трех от медведя, охотник встал. Зверь от неожиданности опешил. В него тотчас вцепились собаки. Он яростно мотнул головой — вот-вот достанет в мощном прыжке охотника. Но Юрий Святославич сделал резкий выпад и вонзил рогатину в лопатку медведя. Зверь рявкнул, ударил лапами по древку — оно хрястнуло — и, осатанев от боли, прыгнул на обидчика. Ловкий и сильный Юрий Святославич успел отскочить — лапа зверя лишь царапнула по плечу, содрав одежду. Еще бы один прыжок — и охотник был бы разодран. Но второго прыжка зверь сделать не успел — подбежавший Симеон Вяземский ловко всадил ему рогатину под другую лопатку… Медведь взревел, выпрямился, как бы норовя вытянуться в нитку и безбольно пропустить сквозь себя острие, и тут же сломался, рухнул…

Рев его становился все тише, жалобнее. Собаки рвали его, а он смотрел на сбегавшихся к нему людей страдающе и с упреком. Под ним — лужа крови…

Вскочивший на ноги Юрий Святославич был бледен. Поверх разорванной охотничьей одежды на него надели ферязь, и он, как-то странно улыбаясь, подозвал к себе Вяземского и положил руку ему на плечо:

— Спаси тебя Бог, Симеон… Прилюдно подтверждаю: ты мне более чем преданный слуга. Ты мне — друг. Я знаю, что Витовт предлагал тебе послужить ему, но ты отказался ради того, чтобы послужить мне. А ныне ты спас мне жизнь. Я в большом долгу у тебя.

Юрий Святославич трижды поцеловал Вяземского, крутые ноздри которого вздрагивали от нервного напряжения. Затем, обратясь к тестю, Юрий сказал:

— Отец, ты все своими очами видел. И таких преданных друзей у меня много. Все они (указал рукой на обступивших его бояр) и в Смоленске более половины горожан — мои доброхоты. Народ нас поддержит — не сомневайся!

Дружески стиснув крепкую руку Вяземского, Олег Иванович высказал мнение, что, коль у его зятя такие друзья, Смоленск будет отнят у Витовта. И тут же ему подумалось: "Вяземский — надежный тебе пособник, но и ты будь ему добрым покровителем…".

В тот же день, завалив выпотрошенную тушу зверя в сани-розвальни, вернулись в Переяславль.

Вскоре рать Олега Ивановича, подкрепленная отрядами Юрия Святославича и нескольких подручных Олегу князей, предприняла поход в литовские пределы. Успех сопутствовал рязанцам и Юрию Святославичу. Возвращаясь домой с полоном и добычей, Олег Иванович узнал: пока он пребывал в литовских пределах, в его собственных хозяйничали отдельные отряды литовцев. Спрятав добычу и полон в надежном месте, Олег Иванович ударил по рассеянным литовским отрядам и вынудил их уйти восвояси.

Однако успех рязанцев был неполный. Смоленск оставался за Витовтом. Осенью, менее чем через год, пошли вторично. Осадили Любутск1, стояли несколько дней, готовясь ко взятию крепости. Однажды, рано утром, доложили Олегу Ивановичу о прибытии посольства из Москвы. Князь тотчас вышел из шатра, посмотрел в ту сторону, где стояли десятка два всадников. Передний из них держал в руках двухоботное знамя с изображением Спаса Нерукотворного. Рядом с ним стоял на коне богато одетый витязь — старший посол.

Олег Иванович, всматриваясь из-под руки, старался угадать, кто именно старший посол. Не рассмотрел. Однако, кто бы он ни был, но рязанский князь не сомневался, что московиты прибыли с какой-нибудь хитростью. Ибо, не далее, как минувшей Пасхой, Василий Дмитриевич и Витовт встречались в Смоленске, тем самым подтвердив, что этот град рассматривается ими как литовский. Они оговорили границы своих владений. Нет, сговор их не был направлен против Рязани; напротив, Василий просил тестя не беспокоить рязанские пределы. Не надо много проницательности, чтобы понять, почему Василий не забыл о рязанских пределах. Ведь если Витовт возьмет Рязань, то он не остановится и перед Москвой. Наружно проявляя дружбу с тестем, Василий Дмитриевич опасался его коварства.

Предвидя, что московиты станут уговаривать его не брать Любутска и возвращаться на Рязань, Олег Иванович велел своему окольничему передать им, что примет их лишь завтра пополудни. И, сопровождаемый воеводами, поехал осматривать рати.

Как обычно, передние ратники, стоявшие от крепости немного подальше, чем на полет стрелы, вяло переругивались с теми, которые пребывали на стенах города. "Эй, православный! Что ж ты так крестишься? Будто у тебя не лоб, а кошель!.." — "А ты, пиявица из поганой лужи, скоро захлебнешься!" "Погоди-ка, бабьей спины друг…" Злости не было ни с той, ни с другой стороны. И там и тут — русские. Литовинов в крепости было мало.

Когда окольничий, передав московитам слова князя, вернулся к нему, Олег Иванович спросил имя старшего посольника. Оказалось, что старший Федор Андреевич Кобылин. Тот самый, которого звали Кошкой и которого московские правители часто посылали для сложных переговоров то в Золотую Орду, то в иные земли. Именно этот боярин, прославленный умом и познаниями не меньше, чем давно уже покойный его родитель Андрей Кобыла, в свое время сумел ловко окрутить Владимира Пронского, подбив его отложиться от Переяславля Рязанского. И тем предопределил победу Москвы над Рязанью под Скорнищевом. Олег Иванович лично познакомился с родовитым московским боярином на свадьбе своего сына и был очарован умом и благочестивой манерой его обращения с людьми. Прозвище Кошка подходило к этому большерослому человеку лишь в том смысле, что в обращении он был мягок, как бы и вкрадчив.