Галина Дитрих - Олег Рязанский

Говорят, что день сегодняшний есть вразумление дню завтрашнему. А коли это так, то со всей уверенностью можно заявить: вчерашний день – великий урок времени нынешнему. Поставив своей задачей поведать как в историческом, так и нравственном аспекте жизнь и деяния князя Олега Рязанского, современника и близкого родственника Дмитрия Донского, авторы предлагаемой книги во всей полноте раскрывают дух и нравы той не так уж и далёкой эпохи, показывают очень непростую ментальность наших предков, передающуюся на генном уровне и нам, потомкам, вершащим историю современной России – историю сложную и противоречивую.

Личность Олега Рязанского, как известно, довольно резко охарактеризована «Колумбом» нашей истории Н.М. Карамзиным, но рядом других историков, как-то: Д. Иловайским, Л. Гумилёвым, А. Кузьминым – трактуется совсем по иному. Своеобразно показывают князя и авторы предлагаемой книги. Говоря о личных сложных отношениях Олега с Дмитрием Донским, они как бы подводят читателя к мысли: дела семейные нередко оказываются делами государственными. Отказавшись от сложившихся догм, пристрастной интерпретации фактов, авторы создали глубокую духовно-историческую драму, в которой, что очень важно, обратили внимание на феномен совести – совести как основы человеческого понимания и достойного разрешения проблем государственного строительства в России. Как в прошлые лета, так и теперешние.

Книга, великолепно передающая колорит, язык, дух эпохи, написана как бы на одном дыхании. На одном дыхании она и прочитывается.

Конец октября, дожди, дожди… На отшибе да в одиночку завязнешь по уши в грязи и леший с тобой в догонялки играть будет, его настали денечки. Но то к ночи, а сейчас полдень. Гуси в лужах, козы в кустах, собаки на привязи – мир и покой в городе.

У кремлевской угловой башни осадил всадник коня, хлестанул по воротам плетью:

– Отворяй врата, Дмитр Иваныч, соседу заокскому!

А в ответ тишина…

Как ни рядился всадник под простолюдина, а караульный, глянув в смотровую щель, сразу определил, что несуразица изо всех швов наружу прет. Сапоги мужицкие, а шпоры золоченые. На плечах сермяжий зипун, а в его распахе виден кафтан с пупками собольими вместо пуговиц – при встрече любой встречный поклон отобьет. К чему пускать пыль в глаза, ежели год назад приезжал он в помочь Дмитрию Ивановичу биться супротив Ольгерда, князя литовского? Кремлевским караульщикам доверять можно, они лучше других знают кто друг, а кто враг князя московского.

На некотором отдалении от всадника его конвой. Палицы под полой, правая рука у ножен. Любопытствующих и собак ближе пяти саженей к охраняемому лицу не подпускают. На горке в межречьи Фильки и Сетуни, откуда Москва видна как на ладони, послали в Кремль гонца с уведомлением о прибытии высокого гостя. А гость и впрямь ростом высок. И в плечах широк. И ноги широко ставит. Заломил на голове шапку свою знаменитую, не снимая ее ни зимой, ни летом, а по слухам, будто бы и ночами, и закричал громче прежнего:

– Эй, хозяин, как воздвиг вокруг Кремля стены белокаменны, так и не достучаться!

Оконце дверное приотворилось и оттуда возник голос князя московского:

– А веревочка при дверях на что? Дерни за нее, колоколец голос подаст, сторожевой услышит, свистнет дверовому – ворота и откроются!

– По старинке, Дмитр Иваныч, проще, вдарил кулаком и дверь нараспашку!

– Жизнь-то вперед движется… Кто на реке Лопасне под покровом твоего имени самоходную телегу изладил? Не твой ли пустомеля Емеля? Водрузил на колеса печь кирпичную, на колья нарыльники насадил, сунул в топку поленья березовые и давай поля пахать, перепахивать: чад, гарь, дым, копоть – дышать нечем, а Лопасня-то моя земля!

– Пора бы знать, Дмитр Иваныч, что дровишки березовые не в копоть, а в деготь идут… Что же касается Лопасни…

Князь московский перебил гостя, взял под локоток, ввел в стольную, усадил в красный угол, сказал доверительно:

– С твоим Емелей и моей Лопасней разберемся позже, ежели ты, Олег Иваныч, не возражаешь…. – и поскольку гость не возражал, добавил: – побудь чуток в одиночестве, пока я насчет баньки распоряжусь со всеми вытекающими последствиями. А, может, желаешь на кулачные бои посмотреть в притонном месте за старым каменным мостом либо податься на поле Ходынское с бузой и хороводами?

Но Олег Рязанский категорически отказался, дескать, завтра постный пятничный день и грех предаваться всякого рода увеселениям, Следует отставить в сторону все дурные помыслы, не творить никаких игр с забавами, а там, где объявятся звуки домр, цимбал, волынок с сопелями и ложек плясовых с колокольцами, то все эти бесовские игрища игнорировать!

Хозяин чуть дар речи не потерял:

– Опомнись, Олег Иваныч, пост завтра, в пятницу, а ныне только четверг… – но не договорил до конца, открыл дверь и удалился. Распорядиться насчет баньки, но без последствий…

Олег Рязанский усмехнулся, огляделся. В поле зрения попал стол дубовый, сундук железом окованный, над ним полка с книгами в переплетах кожаных. Взял в руки одну. Крайнюю. Оказалась с письменами князя киевского Владимира Мономаха. Открыл страницу наугад, читать стал:…”на войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод. Сторожей сами наряжайте и ночью, расставив стражу со всех сторон, около воинов ложитесь, а вставайте рано; оружия не снимайте с себя второпях, не оглядевшись по сторонам, внезапно ведь человек не погибает… Что умеете хорошего, того не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь… Что надлежит делать отроку моему, то сам делал – на войне и на охоте, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя…”

Еще подивился Олег Иванович мудрым наставлениям Владимира Мономаха, примерил его советы на себя, остался доволен. Перевел взгляд в окно угловое. Там светилась маковка первой каменной церкви в Москве во имя Ивана Лествичника, возведенной по указанию московского князя Ивана Калиты в связи с рождением у него сына Ивана. А другой московский Иван, Иван Грозный, перенесет этот храм Божий на другое место, чтобы на месте перенесенного воздвигнуть колокольню “Иван Великий”.