Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский

— Княже! Люди собрались у озера Карасево, кидают вверх колпаки и радуются… Галдят меж собой: Дмитрей-де Московский им ближе, чем Мамай…

Всего несколько минут потребовалось князю для того, чтобы предстать перед собравшимися на берегу озера. Они собрались стихийно, взволнованные вестью о великодушном поступке московского князя. Их потребностью было высказать свое мнение по этому случаю и своим мнением как-то повлиять на дальнейшие действия своего князя.

— О чем молвь, люди добрые? — обратился к ним Олег Иванович.

Купец в кафтане из грубого сукна выступил вперед, поясно поклонился:

— О том, господине, что московский князь Дмитрей Иванович вошел в наши чаяния и двинул свою рать от Коломны в сторону…

Стоявший близ него рыжебородый сапожник тронул его за локоть:

— А можа, он нас испугался?

Купец резко оттолкнул его руку.

Дьякон одной из градских церквей, статный, величественный, в черном подряснике с узкими рукавами, тесно облегающими толстые запястья, строго сказал:

— Дмитрей Московский потому свернул, что он, как и мы, православный.

— Истинно так! — подтвердил кто-то. — А Мамай — бусурман…

— Самый что ни на есть бусурман, — подхватил мелкозубый монашек в скуфейке. — А Ягайло — язычник…

Еще вчера никто бы из них так нелицеприятно не глаголил в присутствии князя о его союзниках. Тут было о чем подумать.

— Брате! — сказал князь сильным, убеждающим голосом. — Ваши слова я услышал. Мне ваши мысли важны. Я их буду помнить и учту в своих дальнейших поступках. А теперь — разойдемся! И каждый наедине с собой и перед образом Господним обдумаем и определим наши помыслы на завтра…

Берег опустел. Лишь мальчишки беспечно качались на качелях, а позднее, под вечер, рыбаки на лодках закинули в озеро крупноячеистую сеть.

Ночью прибыли послы от Мамая, о чем было доведено князю перед утреней. Первым его душевным движением было немедля принять послов, и притом по самым высшим меркам, оказывая им почести и уважение соответственно весу и могуществу того, кто их к нему направил. Но, догадываясь о цели их прибытия (конечно же, для согласования дальнейших действий союзников и требования немедленного выступления рязанского войска), он предпочел не спешить с приемом, ибо ему ещё предстояло собраться с мыслями после вчерашнего донесения с окских рубежей.

Вместе со всей семьей, домашним священником, слугами отправился в домовую церковь. Его всегда умиляло и успокаивало почтенное шествие в храм, где к его приходу уже зажигались лампады и свечи. Впереди — священник, затем он и супруга, затем сыновья и дочери, наконец, слуги.

В церкви было много икон старого письма, в серебряных и золотых окладах. Одна из них — святой Параскевы, нареченной Пятницей, прославленной чудесами двести и триста лет назад, когда она находилась в храме селения Казарь. Княгиня встала именно перед образом Параскевы, в то время как князь опустился на колени перед Спасом. Еще не вживясь как следует в моление, он, помня о Мамаевых посланниках, прикинул, следует ли ему сказать им о новостях из-под Коломны. Как союзник, он обязан был сообщать Мамаю все то, что ему становилось известным о происходящих событиях на северных рубежах его земли. В то же время ясный голос, как бы со стороны, внушал ему обратное…

"К Тебе, Владыко Человеколюбче, от сна встав, прибегаю, и молюся Тебе: помоги мне на всякое время…", — шептал, углубляясь взглядом в образ Спасителя.

Старший ордынский посол, именем Ширин-бей, в шелковой чалме, во время встречи приятно улыбался, был самоуверен: внутренне чувствовал себя значимее Олега — ведь он, Ширин, посол великого хана. Как владетель одной из крымских областей, член ханского совета (дивана), он имел большой вес при дворе Мамая. Изложив наказ Мамая — рязанскому князю немедля двигать войско к месту условленной встречи союзников на Оке, — Ширин-бей сощурился, предвкушая, как Олег взволнуется и в его карих глазах замечется огонек беспокойства.

Но Олег Иванович после моления был спокоен. Он сказал:

— На Оке мы уже не встретимся. Опоздали. Московиты пришли в Коломну, а из Коломны по-над рекой идут к Лопасне…

Ордынские посольники переглянулись меж собой, затарабарили по-своему. Одни утверждали, что выход московитов к Лопасне не опасен, другие были противоположного мнения: опасность такого маневра они видели в том, что московиты, скорее всего, не остановятся на Оке, а пойдут навстречу Мамаевым войскам, чтобы не дать ему встретиться с союзниками. Для Ширин-бея было ясно, что этот маневр был совершен московитами ещё и в угоду рязанскому князю — с расчетом задобрить его и вырвать из тройственного союза.

— Почему ты не предупредил о том хана? — недовольно спросил монгол, обращаясь к Олегу Ивановичу.

Князь ответил, что предупредил и уже отправил гонца к царю Мамаю; сам же глазами сказал окольничему: "Распорядись — пошли гонца немедля…" Юрий тотчас вышел из палаты сделать распоряжение.

Ордынцы опять заговорили меж собой, видимо, забыв, что Олег и некоторые из его бояр понимают ордынскую молвь. Наконец Ширин-бей потребовал от Олега Ивановича немедленного выступления его войска на Лопасню: ставить заслон противнику. Князь и не подумал возразить.

Тут же, в присутствии ордынских посольников, распорядился готовить рать к походу. Ширин-бей понимал, что распоряжение могло быть ложным, и чтобы оно было исполнено, следовало ему, Ширину, остаться на Рязани и проследить за исполнением. Но оставаться на Рязани не хотелось, ибо ему наказа такого от Мамая не было. На другой день ордынцы покинули Переяславль, озабоченные, но и несколько удовлетворенные хотя бы обещанием Олега встать на пути московского войска.

Продав кольчугу, Савелий весело засобирался домой. Уложил на телегу непроданные подковы, серпы, удила, расстреножил пасшуюся неподалеку лошадь, введя её в оглобли, ласково похлопывал по сыто лоснящемуся крупу, трепал за холку. Великая удача — сбыть железную рубаху в первый же вынос на торг! То-то старуха и сыновья со снохами будут довольны! Мечтали завести в хозяйстве ещё одну лошадь — вот и заведем…

Пока стягивал супонью клешни хомута, кто-то сзади подошел легким шагом и слегка толкнул кнутовищем в спину. Оглянулся — Павел!

Зубы в веселом оскале, усы врастопырку, глаза блестят… Каурый конь Павла, некогда любовно выхаживаемый самим Савелием, стоял чуть позади.

Поистине сегодняшний день был днем удачи! После того, как продана кольчуга, встреча с любимым сыном, и притом столь неожиданная, в дни, когда только и слышишь повсюду тревожные разговоры о надвигавшейся войне, просто счастье…