Андрей Геласимов - Степные боги

Но дядя Игнат был живой, а Валеркиного отца убили. И сам Валерка становился все бледней и бледней.

– Ты где его взял? – повторил он, подхватывая волчонка на руки.

– Пограничный пес, – потянувшись всем телом, сказал Петька. – Его отец вчера поймал нарушителя. Чуть не загрыз. А мне от него щенка дали.

– Зачем? – Валерка опять шмыгнул носом. Глаза у него от удивления стали совсем круглые.

– Чтобы я его вырастил и пришел к ним на заставу служить. Им нужны настоящие пограничники.

– А я?

– Такое фуфло они не берут. Бегай со своим Ленькой – лови Гитлера.

– Да мы без Леньки…

– Ага, заливай, – усмехнулся Петька и отнял волчонка. – Ври больше.

Валерка на мгновение загрустил, но тут же опять встрепенулся:

– А мы, правда, сегодня чуть Гитлера не нашли. Ну, то есть… не Гитлера, а там одного… такого…

Петька продолжал небрежно поглаживать своего волчонка, но внутренне все же насторожился. Он сам потратил немало времени, шаря в густых зарослях полыни в поисках Гитлера. Правда, приходилось делать это так, чтобы не наткнуться на других пацанов. Петька знал, что если встретит их, то его как раз и объявят тем самым Гитлером. И все же втихую продолжал искать. А фиг его знает – вдруг в самом деле найдешь. Тут даже не медаль «За отвагу» – сразу Героя Советского Союза получишь. Сами будут бегать потом, упрашивать, чтобы ты с ними в «чижа» поиграл.

Куда-то же он пропал из Берлина. Тварь ползучая. Весь рейхстаг обыскали.

– Ну, и кого вы там нашли? – как будто нехотя спросил Петька.

Валерка, обрадованный тем, что все-таки сумел заинтересовать друга, заторопился рассказывать:

– Представляешь, мы ползем-ползем, а он там шуршит.

– Где? – презрительно спросил Петька.

– В овраге, рядом с япошками.

– Вы же там вчера искали.

– Ну и что? Овраг же большой. Может, он в самом конце прячется. Знаешь, там, где ручей? Ленька сказал – обязательно там надо… это… ну… поискать…

Поняв, что проговорился, Валерка замолчал и испуганно уставился на Петьку. Тот усмехнулся, погладил волчонка и великодушно сделал вид, что не заметил очередного Валеркиного предательства.

– Короче, мы камнем кинули туда, где шуршит, и он там затих. Мы еще камней покидали. А потом он оттуда в нас кинул. Ни в кого не попал. И потом еще.

– Так кто там был-то? – нетерпеливо спросил Петька, не в силах уже прикидываться равнодушным.

– Япошка! Из лагеря сбежал и в этой полыни собирал какие-то травки. Потом охранники за ним пришли. Побили его и сказали, что он всегда убегает. Совсем не боится, что его изобьют. А им достается от командира из-за него.

– Зачем он тогда убегает? – удивился Петька. – Они же все равно его обратно вернут.

– Я тебе говорю – он травы собирает какие-то.

– Зачем?

– А я-то откуда знаю? Дурак, наверное.

В этот момент со двора долетел крик бабки Дарьи, звон бьющегося стекла и матерщина деда Артема.

– Чего это там? – удивился Петька.

– У деда Артема опять спирт украли, – махнул Валерка рукой. – Бабка Дарья теперь его бутылки бьет.

Петька на секунду задумался, а потом, как пружина, вскочил на ноги.

– Слушай сюда! Посылаю тебя на разведку. Подкрадешься поближе и подслушаешь – отправит она его за спиртом сегодня или нет. Понял?

Валерка с готовностью кивнул.

– Повтори задание.

– Отправит за спиртом или нет!

– Сегодня ночью, – добавил Петька.

– Сегодня ночью, – как эхо повторил Валерка, счастливый от того, что может наконец хоть как-то загладить свою вину за поход в овраг с Ленькой и пацанами.

Прильнув к щели между досками, Петька проследил за тем, как Валерка, крадучись, пересек двор, а потом, скрипнув дверью, скользнул в сени. Петькины губы искривились в презрительной усмешке. Кто же так идет на разведку? А если бы у крыльца стоял часовой? Да еще пулеметное гнездо у ворот? Поперся прямиком через двор, придурок. Еще песню бы заорал. Из окон ведь все простреливается. Надо было по стеночкам, по стеночкам. И пригибаться ниже завалинки. Потом часовому за спину – и «финочкой» под лопатку. Тихо, тихо. Почти не больно. А дверь, чтоб не скрипнула, надо чуть-чуть приподнять.

Петька подхватил волчонка на руки, спустился по лестнице и пнул раза два испуганных коз. Жалобно мекнув, они бросились к дальней стене. Столпились там, как разгуляевские бабы у сельсовета на Первомай, и уставились друг на друга. Петька склонился над ямой, опуская в нее своего волчонка.

– Сегодня отдадим за тебя спирт, – шепнул он в яму. – Не бзди. Своих не бросаем.

Прикрыв яму досками, он снова забрался на сеновал и стал ждать Валерку с развединформацией. На улице уже начинало темнеть. Из дома доносились крики бабки Дарьи и деда Артема. Разобрать, что кричат, было невозможно.

* * *

Японца, про которого Петьке рассказал Валерка, звали Миянага Хиротаро. Во время боев на Халхин-Голе в тридцать девятом году он воевал на высоте под названием «Палец». Японцы по-своему называли ее «высота Фуи», но это не помогло им продержаться там больше четырех дней. Наши раздолбили их укрепленные позиции артиллерией, а потом выбивали уцелевших гранатами из лисьих нор. То же самое произошло две недели спустя на сопке Ирис-Улийн-Обо, куда выживший Хиротаро отступил с остатками своего полка. Японцы не хотели сдаваться и предпочитали разлететься в клочья от советских гранат, но Хиротаро служил в санитарной роте, поэтому, услышав русскую речь, выбросил из укрытия свой карабин. Кто-то ведь должен был заботиться о раненых солдатах в плену. Мертвый врач лечить не умеет.

Во время обмена пленными Хиротаро отказался возвращаться к своим и с тех пор ютился в том самом японском бараке, с которого когда-то начался разгуляевский лагерь.

В сорок втором году, чтобы получить разрешение на выход за ворота, он одними травами вылечил от триппера тогдашнего коменданта. На радостях тот расщедрился и позволил ему собирать свои травки в окрестном лесу. Когда за очередной дебош коменданта разжаловали и отправили на фронт, эти прогулки прекратились.

Весной сорок третьего после нашей победы под Сталинградом немцев окончательно погнали на запад, а Хиротаро высадил для охранников лагеря целую грядочку табака – в травах он действительно разбирался. К осени всю его ботву раскурили, не дождавшись, пока она просохнет как следует, а японцу предложили высказать свои пожелания. Думали – попросит жратвы, но он сказал, что хочет карандаш и тетрадку.

Тетрадка была нужна ему, чтобы описать всю свою жизнь для оставшихся в Нагасаки сыновей. До сорок третьего года он еще надеялся на возвращение в Японию, но после капитуляции фельдмаршала Паулюса пришел к выводу, что семьи своей ему уже не видать. Русские наступали на всех направлениях.