Маргарет Барнс - Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров

— Боже, это ужасно! — воскликнул Ричард, опустив поводья, так что его лошадь чуть не въехала в загон для кроликов. — И что, меня ни за что нельзя было бы представить королем?

— Только не в рубище! — заявила Елизавета, вспомнив, что ее отец в чем угодно мог выглядеть величественным. — Во всяком случае, до тех пор, пока вы не откроете рот, — призналась она, не желая быть к нему несправедливой.

— И даже солдатом? — Он не обиделся, но ее прямота сразила его. — Наверняка ты бы подумала, что я солдат…

— Только в том случае, если бы я посмотрела на ваши руки.

Ее взгляд упал на его руку, державшую поводья, и она попыталась представить себе, каков он в этом качестве. Еще его называли «молодым герцогом Глостером», люди с радостью шли за ним на поле сражения, а сейчас он не намного старше, чем был тогда.

— Что чувствуешь, когда идешь в бой? — спросила она, зная, что задает глупый, чисто женский вопрос.

Ричард попытался дать ей вразумительный, хотя, увы, далеко не исчерпывающий ответ.

— Думаю, каждый мужчина относится к этому по-разному, — сказал он. — Некоторые не испытывают ни малейшего страха, не воображают себе никаких ужасов и идут в бой, как хорошо натренированные строевые кони. Для меня же вначале это сущий ад, но как только в моей руке оказывается меч, меня охватывает неописуемый восторг. Ну а после… В сущности, доказываешь себе, что ты мужчина, и это дает тебе право на почетное положение в обществе и на любовь женщин. Похоже, один из моих лучников чувствует то же самое.

— В вашей жизни много такого, чего мы, женщины, не в состоянии понять, — вздохнула Елизавета.

Ричард усмехнулся, глядя на нее сверху вниз (его лошадь была крупнее и выше).

— Взаимно, — ответил он. — Ты думаешь, нас не изумляет ваша способность рожать, ваша неистовая тигриная любовь к своим детям? Думаешь, нам не интересно знать, что вы говорите о нас, когда остаетесь наедине друг с другом? Именно потому, что мужчина и женщина часто не могут быть вместе, они испытывают невероятное блаженство, оказавшись вдвоем. Если бы не существовало этой особой тайны, можно было бы удовольствоваться поцелуем собственного пажа.

И все же при их встречах не исчезла напряженность. Все лето Елизавета чувствовала на себе пытливые взгляды его придворных, однако старалась держаться независимо, хотя ей было не по себе. А потом произошло то, что предсказывала Анна. Однажды августовским вечером, при открытом окне, через которое в комнату проникал пьянящий аромат левкоев, Ричард сделал ей предложение.

— Но вы же мой дядя! — воскликнула она, в ужасе отпрянув от него.

— А Папа непогрешим! — с усмешкой сказал он, облокотившись о спинку кресла. — Ему не впервой давать разрешения на брак с племянницей, если это отвечает интересам государства.

— Какая мерзость! — возмутилась Елизавета.

— А чем это хуже того, когда кузен женится на кузине в третьем или четвертом поколении? Так вынуждены поступать члены королевских семей, и мы уже настолько вырождаемся, что на свет появляются особи типа Уорвика, сына моего брата Кларенса.

Он пересек комнату, приблизился к ней и поднял ее голову за подбородок, чтобы лучше разглядеть ее лицо.

— Ты и я — люди умные, и возраст у нас самый подходящий, — заметил он.

— Как вы можете притворяться, что любите меня, после того как причинили столько зла моей семье? — вспыхнула она. В следующее мгновение ей захотелось откусить себе язык, потому что Ричард в ответ рассмеялся.

— Но я вовсе не люблю тебя, — весело возразил он. — Я никогда не притворялся, что способен полюбить кого-то еще, кроме моей маленькой простодушной Анны, — упокой, Господь, ее душу! И ты, Бесс, лучше, чем кто бы то ни было, знаешь это.

Конечно, она знала. А еще она знала, что какая-то часть ее бесстыдной — да, именно так она думала о себе, натуры мечтала, чтобы он захотел ее, его холодное мимолетное прикосновение волновало ее больше, чем пылкие поцелуи Томаса Стеффорда. Та ранняя почти детская влюбленность была лишь прелюдией, первым пробуждением девичьих чувств, сейчас в ней проснулась женщина, в жилах которой бурлила горячая кровь ее отца, женщина, способная манить и мучить.

— Да, я знаю, что, кроме нее, вы ни о ком другом не думали, — пробормотала она, отдернув голову.

— Значит, мы понимаем друг друга и можем говорить откровенно, — сказал он, устремив взгляд в окно. — Мне нужен наследник, в котором течет кровь Плантагенетов.

— А вы грубы, — сказала она, настороженно наблюдая за ним, когда он повернулся к ней спиной.

— Существуют разные виды грубости, и ты сумеешь в этом убедиться, если выйдешь за меня замуж, — сказал он, пожав правым плечом, которое было немного выше левого. — Слава Богу, я не из тех невежд, которые ныряют к жене в постель только с одной определенной целью — зачать сына, и не заботятся о том, чтобы доставить ей удовольствие и подарить ей свою нежность!

Не отходя от окна, он резко повернулся к ней. В нем чувствовалась мужественность, ее он, должно быть, приобрел в боях; на нем был прямой плащ с великолепными геральдическими знаками Англии и Франции, который он привез с какого-то турнира в Смитфилде.

— Если ты доверишься мне, думаю, ты будешь счастлива, — продолжал он. — Женщине, которая согласится стать моей, я обещаю тепло, доброту, радость жизни.

Поскольку Елизавета знала, что это правда, она заставила себя еще решительнее воспротивиться его уговорам.

— Вы не можете заставить меня. Вы мне не опекун, каким были для моих братьев. Отец поручил матери заниматься устройством наших браков, и об этом знает вся страна.

— Именно поэтому я обращаюсь к тебе, прошу тебя. Я не отличаюсь скромностью и все же сейчас с должным смирением пытаюсь убедить тебя. Или ты считаешь, что к данному случаю больше применимо слово «принуждать»?

Сознавая его силу, Елизавета решила изменить тактику.

— А почему вы хотите сына от меня, — от той, кого публично провозгласили бастардом? — заявила она.

— Ты действительно хочешь, чтобы я объяснил тебе? — спросил он, снова подойдя к ней вплотную — Ты, любимая дочь Эдуарда, должна знать, что мы с ним готовы были на все, чтобы избавиться от Ланкастеров.

— Однажды он сам предлагал мою руку Генриху Ланкастеру.

— Только как некую наживку, чтобы прибрать его к рукам. Я был у твоего отца, когда он обсуждал этот вариант. Он многим предлагал твою руку из политических соображений, но я сомневаюсь, что он всерьез рассматривал всех этих кандидатов, за исключением, конечно, сына короля Франции. Его удовлетворил бы только тот брак, благодаря которому ты оказалась бы на троне. — Ричард крутил на пальце перстень с печаткой. — Чтобы сохранить этот трон, я позволил священникам и юристам вволю спорить о законности твоих притязаний; и по этой же причине я сделаю все, чтобы ты не вышла за Генриха Тюдора, в котором течет валлийская кровь и в манерах которого много французского. Он наверняка слышал о моей тяжелой потере. Пока был жив мой сын, Ланкастеров можно было не опасаться, но сейчас пустяковые партии в этой игре позади — и предстоит решительное сражение. Им надоело состояние неопределенности, и они хотят решить вопрос о престолонаследии. Еще несколько лет гражданской войны настолько ослабят Англию, что она превратится в придаток Франции. Но если ты станешь моей женой, с вопросом о престолонаследии будет покончено и у Генриха Тюдора не будет никаких шансов.