Стефан Дичев - Путь к Софии

— Нет, еще нельзя! Нет!

— Да ведь черкесы же, смотрите, скачут сюда!

И в самом деле, испугавшись неожиданных залпов, темная масса верховых устремилась в их сторону. Затарахтели повозки. Снова зацокали копыта. Крики.

— Осторожно! Осторожно, повозки... В них наши! Приготовиться! Огонь!

Выстрелили те, что залегли. За ними выстрелили остальные. Густая дымовая завеса прикрыла всех, сгустила мрак, скрыла все. Люди слышали только дикие, изумленные крики, ржание коней, топот. И стрельбу, беспорядочную, безрассудную... Кто-то возле Андреа застонал... потом еще кто-то позади... Кто-то выругался...

Когда дым рассеялся в дрожащих отблесках зарева, они разглядели отдельных всадников, скакавших в боковые улочки. Испуганные лошади без седоков мчались через площадь и отчаянно ржали. Брошенные повозки, перевернутые, прижатые одна к другой...

Без призывов и приказов толпа хлынула на площадь и заполнила ее всю. Никто не глядел на убитых, все кинулись к повозкам. Слышались крики: «Вот ребенок! Ты чей же? А тут женщина... И еще одна. Это жена Данко Вражалии!.. Еще одна... Ах, проклятые! Ох, несчастные... Мученики! Не плачь, молодуха, не плачь! Твой мальчонка? Ну как, нет его там?»

— Братья! Братья! — кричал Андреа. — Скорее! Господин Буботинов... возьмите, пожалуйста, десять человек... Оставайтесь возле этих несчастных... Остальные за мной! К тюрьме!

— Заряжайте ружья! Заряжайте ружья! — слышались крики.

Снова все бросились вперед, — и потому что улица Кадим похожа была на воронку и потому что напротив горел весь квартал, — люди бежали плотной толпой, плечом к плечу, безмолвно, задыхаясь, исполненные неистовым желанием, дикой потребностью убивать...

Прежнее воодушевление, лихорадочная решимость, ощущение того, что он растворился в чем-то огромном, снова овладели Андреа, но вместе с тем в душе его поднимался страх, ужас, что он не сможет найти Неду, что ее увезли и он никогда уже не увидит ее. Неужели не увидит ее никогда?

— Скорее, скорее! — кричал он.

И снова — неужели не увидит ее никогда... А что, если ее уже вообще нет? Стычка с черкесами не выходила у него из головы. Сколько женщин. И все молодые... Боже мой, сколько увезли их в рабство... Их будут продавать... Или же запрут в своих гнусных гаремах...

Когда же наконец сотни разъяренных, вооруженных людей высыпали на площадь перед Черной мечетью, из главных ворот ее стал выезжать обоз с имуществом жандармов. Впереди ехали всадники. Они помчались к Топхане. Неужели они хотят поджечь склад?

— За ними! Догнать их! Манолаки, Калимера! Не упустите их!.. — кричал Андреа.

Пока они накинулись на жандармов и обезоружили их, другие уже шарили в повозках —выясняли, что в них. Андреа распорядился, чтоб они искали Неду, но большая часть бросилась к воротам Черной мечети. Оттуда стреляли, пытались закрыть ворота. Потом словно прорвало плотину, и толпа ринулась в озаренный пожарищем двор.

Шатаясь от изнеможения, Андреа отделился от толпы и побежал к комендатуре. Он никогда еще не бывал тут. Он увидел деревянную лестницу, которая вела наверх, где было освещено, и не колеблясь сразу же поднялся туда. Влево и вправо тянулся коридор. Измученный предчувствием, что все погибло, что Неды уже здесь нет, что ее вообще уже нет в живых, он кинулся бежать по этому нескончаемому коридору, распахивая одну за другой двери камер. Ее нет... ее нет... ее нет. Он побежал в другую сторону. Откуда-то послышались голоса. Кто-то говорил по-французски... Мужской голос произнес: «Он меня ограбил, этот негодяй, и сбежал, но я...» — «Убирайтесь! Я вас ненавижу!..» — услышал он другой голос. И этот голос приковал Андреа к месту. «Пустите меня! Отпустите меня!» — послышалось снова, и в ту же минуту Андреа оказался в глубине коридора. Один только взгляд сказал ему все. Она на нарах. В разодранной одежде. Неузнаваемая. Отбивается от какого-то офицера...

— Ах ты, гадина турецкая! Отпусти ее! — дико взревел он.

Турок поднялся. Схватился за кобуру. Это был Амир-бей. Неда, отчаянно всхлипывая, вся собралась в комочек и прижалась к стене.

Амир узнал Андреа.

— Ты?.. — изумленно протянул он, и рука его, лихорадочно расстегивавшая кобуру, задрожала. — Попал в западню, да?

— Пришел выплатить тебе награду, — сказал Андреа и выстрелил в него одновременно из обоих револьверов.

Турок согнулся, упал. Но Андреа, пришедший в бешенство от ревности, от боли, от отвращения, от всего того, что увидел, продолжал стрелять ему в живот, в грудь, пока у него не кончились патроны в обоих револьверах и пока вопли Неды не напомнили ему, что она тут, рядом.

Этой ночи не было конца.

Андреа посадил Неду впереди себя на лошадь — он и не подозревал, что это была лошадь Амира, на которой тот хотел увезти Неду, — крепко держал ее и не знал, что ей сказать. Только время от времени он спрашивал ее, не болит ли ее вывихнутая нога или не тревожит ли ее рана на шее, и она отвечала односложно, словно эти вопросы и не относились к ней. И они снова погружались в свои мысли, свои мрачные мысли.

Он направил коня к центру города. Кругом шумели людские толпы. Хотя одни группы горожан отправлялись гасить пожары, преграждать путь огню, другие незаметно прибывали, и толпа все росла и множилась. Теперь все прислушивались к пушечным залпам, и уже никто не знал точно, были ли стычки с черкесами, и никто уже не боялся их. Теперь все думали только о пожарах — прикидывали, как бы их погасить, говорили, кричали, спорили, а в действительности ничего не предпринимали.

Андреа уже не участвовал в том, что творилось вокруг. Смерть отца, о которой ему тут же сообщили, и неотступная мысль о том, что произошло нечто унизительное и непоправимое, чему он стал свидетелем, сломили его... Что ему теперь спасать, кого оберегать?.. Он оставался где-то позади, увлекаемый толпой, кружил по улицам, не интересовался, где находится, не думал, почему он тут и почему он бездействует... Может быть, надо отвезти Неду домой? Но он не делал и этого.

Когда они въехали в Калояновскую слободу, он снова спросил ее:

— Болит нога?

— Нет, — ответила она.

Ее спина прижималась к его груди, и он ощущал теплоту ее тела. Странное чувство жалости и отчуждения охватило его. Ему хотелось отстраниться от нее. Отстранить ее. А что, если они бы ее увезли? Если бы он нашел ее мертвой, какой нашли дочку консула... как многих других... «Слава богу, что она жива», — вдруг блеснуло в его сознании, и он, ощутив прилив нежности, прижал ее к себе, крепко обнял. Потом повернул коня в первую же боковую улицу и пустился к Куру-чешме. По дороге он видел в темноте, что какие-то люди выносили что-то из брошенных домов. Он стрелял по ним, а они тоже начинали стрелять. На Витошке они снова наткнулись на толпу.