Стефан Дичев - Путь к Софии

Когда наконец кончилась заупокойная молитва, когда закончилось отпевание и все произнесли: «Вечная память», пришел черед речам. Комендант говорил тихо и кратко, как и подобает его служебному положению, обычной для него сдержанности и врожденному благородству. Он говорил по-русски, медленно, ясно, и горожане слушали его, удивленные тем, что понимали чуть ли не все, взволнованные смыслом его слов. Он напомнил о неизмеримых страданиях, которые принесла война и болгарам и русским. «Но приближается ее конец, — сказал князь Николай. — Для вас он уже пришел». И он обратился к будущему: возможно, именно тут будет столица их отечества и тогда «это последнее проявление рабства приобретет еще более глубокий, символический смысл», — добавил князь своим ласковым, сдержанным голосом и склонил низко голову перед покойниками и членами их семей.

Ответное слово должен был сказать болгарин. Кто-то крикнул: «Главный учитель!» — и высокий Буботинов стал выбираться из толпы. Но господин Илия Цанов опередил учителя. Его речь была длинной, он говорил по-французски и начал с обращения к «его высочеству» и к «его сиятельству», к «их превосходительствам консулам» и к «их высокоблагородиям» остальным господам офицерам и к высокочтимым дамам. Он говорил какое-то время о турецком иге, о последних днях трепетного ожидания как о «самом темном часе, который предшествует рассвету». Перечислял множество имен, смешав в одну кучу повешенных, заточенных в тюрьму и живых, упомянул обоих покойников и их сыновей, упомянул Неду. Потом заговорил о России, о русской армии, о генерале Гурко и о государе императоре... Он был докой в таких делах, говорил гладко, плавно, с хорошим для человека, не жившего во Франции, произношением. Голос у него был приятный, интонация то трогательная, то восхищенная, и речь его понравилась всем. Только Андреа глядел на него, насупив брови. Когда наконец новый помощник коменданта снова вернулся к «последним дорогим жертвам отвергнутого цивилизацией фанатизма» и крикнул по-болгарски: «Вечная им память!» — огромная толпа, хотя большинство присутствующих не поняло, о чем он говорил прежде, тысячегласым эхом взволнованно повторила за ним: «Вечная память!»

Снова погребальной церемонией завладели священники, снова запели молитвы, кропили вином. Могильщики спустили один за другим гробы, и понеслись последние слова прощания, горестные вопли, рыдания. Толпа, оцепенев, глядела на происходящее, слушала глухой стук комьев земли.

Самые крайние начала расходиться, за ними последовали остальные. Но очень много людей еще окружали могилы, ожидая получить по обычаю поминальную кутью и держа в плену иностранцев, которые, разделившись на маленькие группки, ели сладкую вареную пшеницу.

— Но вы бы могли остаться хотя бы до вечера, дорогая госпожа Джексон! Признайтесь, ведь не так уж приятно провести рождественский сочельник в пути!— с присущей ему самоуверенностью говорил принц Ольденбургский, пронизывая американку взглядом своих необыкновенно голубых глаз.

— Я очень сожалею, ваше высочество, все уже решено нами вместе с леди Стренгфорд, я действительно обещала ей отправиться с ее конвоем. — Маргарет снова поглядела на свои часики. — Ваш Гурко в этом повинен, господа... Он, вероятно, думает, что раз он победитель, то ему все дозволено! Бог мой! Но чтобы так была оскорблена дама! После того, как она столько сделала для тех, кого вы освобождаете!.. Она более не желает оставаться здесь ни одного дня!..

— Что произошло, князь? Что опять ! — обратился со злой усмешкой принц к князю Николаю, который наблюдал за окруженной друзьями Ксенией и потому слушал его рассеянно.

— Его превосходительство был в какой-то степени раздражен той историей с Красным Полумесяцем, — сказал князь. — Возможно, он был и несколько груб...

— В каком смысле — из-за госпиталя?

— В том смысле, что леди Стренгфорд вместо Красного Креста носит эмблему Красного Полумесяца... И по этому поводу они обменялись известными вам репликами...

— Из-за такой чепухи нас лишат общества такой очаровательной дамы!.. Нет, нет! Тогда мы по крайней мере пойдем вас провожать... Nicolas! Савватеев, граф, пойдемте! А где наш Гавелог?

— Одну минутку! — остановила его Маргарет. — Мне надо попрощаться! Ведь у меня тут столько друзей!

Она направилась к консулам.

Князю Николаю тоже понадобилась эта минута. Он подошел к компании врачей, где были Ксения, Климент и полковник Сердюк, который подозрительно выспрашивал:

— Если мне не изменяет память, Климентий Славич, это тот самый хирург доктор Грин, который, как вы сказали, делал инъекции возбуждающих препаратов нашему агенту Дяко? Не понимаю, как же вы доверили ему нашего Кареева?

— Не знаю, — сказал Климент. — Я только думал, что Сережу надо спасать. Операция подтвердила: еще несколько часов, и конец. А что касается доктора Грина, то я был очень обрадован, когда узнал, что он еще не уехал, — ведь это действительно исключительный хирург, класса нашего Склифосовского, скажем. И потом... но вы едва ли поймете это чувство, Александр Казимирович... Папаша и Бакулин могут это подтвердить. Когда врач берет в руки скальпель, весь остальной мир перестает для него существовать. А доктор Грин — настоящий врач, и притом один из самых выдающихся врачей нашего времени...

— Я хотел вас кое о чем спросить, Ксения Михайловна, — тихо сказал князь Николай, как только увидел, что принц знаками торопит его.

(Принц Александр Ольденбургский явился на погребение, чтобы поближе познакомиться с обычаями болгар на тот случай, если императорское благоволение определит ему стать главой их государства.)

Лицо Ксении замкнулось, она последовала за князем. Они отошли в сторону, провожаемые многими взглядами, и он спросил ее:

— Вы говорили о нем? Он уже вне опасности?

Она кивнула. Он смотрел на нее насмешливо-ласково.

— Ну, а теперь что? Вы с ним или со мной, Ксеничка?

— Он уехал, — сказала она. — Утром его отправили с эшелоном. Как говорится, он списан с корабля.

Что-то блеснуло в усталых глазах князя, две маленькие радостные искорки, и он сказал:

— Тогда я затребую тебя в здешний лазарет.

— Я не могу, князь,— прервала она его. — Не могу... Нет!

— Ксения, ты заставляешь меня говорить тебе все начистоту...

Она не ответила.

— А что он? — изменившимся голосом спросил князь Николай, удивленный тем, что она действительно может любить.

— Не знаю, — сказала она. — Английский врач предупредил, чтоб никаких волнений... И я не посмела... Он так и уехал.

— Что же ты теперь думаешь делать, Ксения?

— И я уезжаю завтра, только на юг... Судьба! — добавила она, передернув по привычке плечами, и улыбнулась.