Стефан Дичев - Путь к Софии

— Что? — повторил он, вспомнив странные вопросы Сен-Клера. — Тебе бы и в голову такое не пришло.

Стук открывшейся двери прервал его. Вошел Андреа. Все повернули головы и уставились на него, словно только сейчас сообразили, что он все это время не был дома. Андреа с отсутствующим выражением подошел к столу, сел между матерью и Жендой и принялся машинально есть.

Наблюдательный Климент сразу заметил в брате перемену, но чем она вызвана, отчего так горят его глаза, понять не мог, да и не хотел в это вдаваться. Он был так полон пережитым, что все посторонние мысли казались ему нестоящими. Он пояснил Андреа, о чем идет речь, ожидая, что младший брат разволнуется больше всех остальных, но тот только проронил: «А, вот что!» Задетый его равнодушием, Климент несколько поостыл и овладел собой.

Допрос удивил его. Сен-Клер не пытался выведать сведения о численности и вооружении войск Гурко. Не спрашивал он и о планах русского командования. Единственное, чем он интересовался, была раскладка, то есть суточный рацион офицеров и солдат в отдельных войсковых частях. И еще: какое обмундирование они получают — верхняя одежда, нижняя, сапоги, одеяла...

— Офицеры, несмотря на все лишения и муки, были как на подбор, молодцы. Они, конечно, сочиняли как могли, — рассказывал Климент, ловко орудуя ножом и вилкой, — и Сен-Клер не очень-то им верил, ведь неспроста же он меня привел! Видимо, они сообщали ему только о том, что им положено по распорядку или уставу. Их данные удивительно совпадали: на каждого солдата столько-то хлеба, сухарей, столько-то каши, мяса, жиров... столько-то сахара, чая. И про сапоги — пара на ногах, пара в ранце. И про нижнюю одежду, и про верхнюю...

— Чудно, на что ему все это, вашему англичанину? — засмеялся Слави, а за ним мать и Женда.

Но Коста обиделся.

— С чего это он наш?

— Да не твой, Климента! Ты, как говорится, его и в глаза не видал!..

— Кто тебе сказал? Сколько раз!

— Ну хватит, Коста. Мы сейчас не тебя слушаем... Рассказывай, Климент, — сказал старик.

Он не только хотел поскорее узнать, что было дальше, но и хотел увериться, что его старший сын в любом случае не мог не поступить разумно и достойно.

И Климент действительно поступил разумно, достойно. Но испытывая при этом смущение, страх, сомнение, растерянность — все чувства, которых отец у него не подозревал и которые сейчас впервые обнаружились в его рассказе, потому что случай был в самом деле из ряда вон выходящий.

Сначала Климент не догадывался, до чего хочет докопаться Сен-Клер и почему бородатые измученные русские так упрямо скрывают истину. Судя по перешептываниям других офицеров, не подозревавших, что их подслушивают, картина возникала совсем иная: пайки вдвое, даже втрое меньше, обмундирование и обувь в жалком состоянии... В первые минуты в нем зародилось подозрение, не испытывает ли его Сен-Клер? Может быть, некоторые люди подставлены и нарочно шепчутся так, чтобы он их слышал. Потом Сен-Клер сличит, что он скрыл, а о чем рассказал.

— Ну и что же? — спросил нетерпеливый Коста. — А зачем ему было все это? А ты что ему сказал? Сказал про то, что слышал?

— Сказал.

— Да ты что? Неужто...

— Именно так, Коста... Когда мы ушли оттуда, он меня спросил, а я сказал ему, как будто я слышал, что какие-то солдаты — я назвал ему один из гвардейских полков, первый, какой пришел мне в голову — измаильский, — обменяли у крестьян в Видраре запасные сапоги на ракию! Другими словами, что у них есть запас ... И что русские часто ловили своих интендантов, которые продавали мешками муку и сахар за золотые турецкие лиры...

— Так, так! Здорово ты его сбил с толку... И сам вывернулся, и его запутал! — смеялся Слави. — Ну, по этому случаю подай нам, жена, бутыль... Давайте выпьем по одной!

Отец наполнил рюмки. Все чокнулись и выпили. Но Климент не мог избавиться от тревожных мыслей. Пускай ему удалось ввести в заблуждение Сен-Клера — он видел, как тот попался на его удочку, как рассердился. «Наверное, он надеялся узнать через меня, что у них плохо с продовольствием и что зима застала их без теплой одежды и без сапог. Для него это означало бы, что русское командование не решится на зимнее наступление! Тонко было рассчитано. Да, я рад, что ввел его в заблуждение, лишил спокойствия. Только теперь и я потерял покой! И один ли я? Ведь это означает, что рушатся все наши надежды! Если у русских так плохо с продовольствием, они действительно не будут спешить. Не будут наступать в скором времени! И тогда они дадут возможность Турции собраться с силами... Особенно на этом фронте, самом важном. Не случайно сюда едет главнокомандующий, — вспомнил он о новости, сообщенной ему Андреа. — И каждый день прибывают обозы, резервы. А ведь это еще не те резервы, что прибудут с Сулейманом! Если бы я только знал, какие у него резервы! Если бы знать! Чтобы я мог предупредить генерала Гурко! Андреа хочет ехать завтра, что он может сделать один? Он не знает языка. И что он им сообщит? Одни голые цифры, тогда как я мог бы рассказать подробно обо всем. И о лазаретах, и о лагере военнопленных. Лучше всего нам пойти вдвоем! Конечно, мое отсутствие сразу заметят и могут пострадать наши, но мы что-нибудь придумаем! Ну хотя бы, что надо было съездить по делам в Копривштицу. Или в Ихтиман, скажем, к родителям Женды, кого-нибудь оперировать... За два, самое большее за три дня я обернусь... Андреа, если хочет, пускай там остается, для него это даже лучше, но я должен вернуться», — решил он.

Климент вытер платком рот, усы и облокотился на стол.

— Только смотри осторожней, чтобы это как-нибудь не вышло наружу, сынок, — сказала озабоченно мать.

— Ты о чем, мама?

— Да то, что ты рассказывал про англичанина, сынок! Если он узнает, что ты ему не сказал всего, что ему было нужно...

— А вы держите язык за зубами! — строго предупредил Слави, обращаясь к младшим сыновьям. — Понятно?

Андреа только бросил на него взгляд, а Коста сказал громко:

— А мне и говорить нечего, я и сам знаю...

— Видел я, как ты знаешь... Как пойдешь по чаршии языком чесать...

— Ты лучше Женде вели рот на замке держать, чтоб не разболтала соседкам, а я-то...

— Ты слышишь, Женда? — обратился к снохе Слави.

— Да разве я, отец, когда о чем болтала?

— Ладно, ладно... Ступай-ка лучше посмотри за мальчонкой! Чего рассиживаться, уже поужинали. Мать уберет со стола.

Коста слушал посмеиваясь и сочувствовал Женде. Это уж отец зря к ней прицепился! — говорило его веселое горбоносое лицо. Он смотрел на полное тело жены, распиравшее платье, и ему самому хотелось поскорее уйти отсюда, чтобы остаться с ней наедине.

Женда вышла обиженная, свекровь сразу это почувствовала и пошла следом за ней.

— Раз у вас тут мужской разговор, я пойду, — сказала она в дверях. — После приберусь.