Максуд Кариев - Спитамен

Защитники цитадели поверили царю. Отворив ворота, вышли на площадь, заваленную убитыми наутакцами и юнонами, лежавшими вперемешку. И были вмиг изрублены все до единого по знаку царя.

Город был предан огню. В течение нескольких дней пылали дворцы, храмы, башни, жилые дома, и в прогорклом воздухе летали похожие на черных птиц ошметки пепла, и ветер уносил в степь тучи серой пыли, перемешанной с золой. На том месте, где была Наутака, остались закопченные развалины, среди них устраивали кровавые пиршества стаи шакалов и одичавших собак.

О, если бы всего несколькими днями раньше получил Александр известие, которое ему доставил примчавшийся на взмыленном коне охваченный паникой гонец!.. Царь велел немедленно трубить «сбор» и срочно поспешил с войском в Мараканду, оставив позади себя обуглившиеся черные холмы, над ними на протяжении многих веков будет возникать мираж — прекрасный белый город с голубыми куполами и остроконечными башнями… Притом, говорят, доносился шум, обычно витающий над восточным базаром…

Мараканду миновала участь многих городов, подвергшихся нападению юнонов, однако и столица Согдианы напоминала осиротевший, давно покинутый хозяином двор. Обезлюдели улицы и площади, на которых еще недавно звенели голоса, цокали копыта, скрипели арбы. Можно пройти из конца в конец по городу и не встретить ни души, не услышать человеческого голоса, веселых детских криков и звонкого смеха, которые доносились прежде из всех дворов через распахнутые настежь ворота. А ныне, куда ни посмотришь, — всюду полуразрушенные, ограбленные дома, скорбно глядящие пустыми глазницами выбитых окон…

Спитамен, узнав, что в Мараканде оставлен лишь небольшой отряд юнонов, с легкостью овладел городом. Спаслись только те, кто успел укрыться в цитадели. Чтобы не умножать в своем стане число вдов и сирот, он не стал штурмовать стены грозной цитадели, а довольствовался тем, что выпустил из зинданов всех узников, которых упрятал туда Двурогий Искандар. Истощенные, завшивевшие, покрытые язвами, облаченные в рубища люди еле волочили ноги. Воины Спитамена усаживали их под деревьями и сбивали с них оковы. Спитамен и Шердор разыскали среди них Намича, с трудом признали они его в согбенном обросшем старике с воспаленными и слезящимися от дневного света глазами. По иронии судьбы Намич оказался в зиндане, некогда сооруженном по его приказанию, и в полной мере испытал лишения, на которые обрекал других. Теперь он стоял, пошатываясь от слабости, жалкий и несчастный, перед Спитаменом и Шердором; глаза его, отвыкшие от света, плохо видели и не узнавали ни того, ни другого. Перенесенные потрясения, кажется, сделали его полоумным, он с трудом понимал то, что ему говорили. Понадобится немало времени, чтобы он пришел в себя, окруженный вниманием дочери и зятя. Спитамен препоручил заботу о нем Шердору, а сам решил пройтись по Мараканде.

Охваченный волнением, он ходил по пустынным улицам, заглядывая в те дворы, где в былые времена жили его знакомые. Редких из них он заставал, чаще находил их дома пустыми и разграбленными. Миновав базарную площадь, которую давно никто не подметал, заваленную кучами гниющих отбросов, источающих зловоние, он вскоре оказался у дома, где жил Кас. На всякий случай толкнул калитку, почти не надеясь застать кого-нибудь, и был приятно поражен, увидев хозяина посреди двора. Он расчищал арык от грязи, стоя по колено в воде; выгребал со дна кетменем черную клейкую глину и аккуратно обкладывал ею берег. Его длинная белая рубаха и полотняные, закатанные выше колен штаны были забрызганы. Увидев вошедшего во двор Спитамена, он не проявил ни особой радости, ни удивления, будто они расстались только вчера. Опершись о черенок кетменя, выбрался из арыка и подошел, чтобы поздороваться. Спитамен обнял его, похлопывая по выпирающим лопаткам.

— Мне еще ни разу не удалось застать вас не занятым каким-нибудь делом, — смеясь, заметил Спитамен.

— Только благодаря труду человек все еще существует на земле, — сказал Кас; он сильно постарел, ссутулился, глаза потускнели от непреходящей печали. — Человек должен быть сильнее стихий, иначе не выжить… Если самум заносит песком кишлак, люди непременно откапывают его, чтобы на этом месте жизнь продолжалась. Если сель, ломая и выдирая с корнем деревья, сметает сады, человек сажает новые саженцы, чтобы снова зацвел сад. Если чей-то дом пожирает пожар, то люди сообща строят ему новый. А иначе как же?.. Сколько на земле было потопов, землетрясений, извержений вулканов? А человек уцелел… Вот и мой сад вырубили враги, а я назло им посадил новые саженцы, расчистил арык и подвел воду… — Кас опустил голову и, глубоко вздохнув, горестно произнес: — Только покинувшего этот свет человека невозможно вернуть обратно… Была у меня единственная радость, моя Мохиен, враги лишили меня ее…

Они сели на деревянный помост под шелковицей, чтобы продолжить беседу. Спитамен сказал, что полгода назад им удалось освободить принцессу Торану, а нынче и ее отца. Быть может, и дочь Каса отыщется?.. Только на мгновенье промелькнула в глазах старого мастера надежда и пропала. «Я даже не знаю, куда ее увезли, обратив в рабыню, — проговорил он дрожащим голосом и вытер выпачканными в земле пальцами глаза. — Порой молю Создателя, чтобы он отнял у нее жизнь…»

Спитамен распрощался с ним и направился к Храму Митры. Поднимаясь по широким ступеням к возвышающемуся посреди площади огромному зданию с колоннадой вдоль фронтонов, Спитамен отметил про себя, что на верхней площадке не видно ни одного жреца — мага, которые в обычные времена, бывало, располагались на солнечной стороне Храма на подстилках из рогожи и, произнося вслух целые главы из Авесты, собирали вокруг себя сотни людей. Те запоминали услышанное, а затем передавали из уст в уста. В мире было слишком мало записей священной книги, и таким способом жрецы распространяли ее «основной текст» — собрание обрядовых предписаний, религиозных формул, гимнов и молитв. Их пели посвященные во время жертвоприношений, на праздниках, свадьбах и похоронах. А ныне вблизи Храма ни одного человека. Лишь бегают вокруг взъерошенные грязные бродячие собаки. И не вьется над крышей величественного здания прозрачный дымок, всегда струившийся к голубому небу. Верно, погас в Храме Митры огонь, остыл очаг… Спитамен вступил под своды Храма и поежился от холода. Темные сырые стены отражали звуки его шагов. В отдушину в потолке, захлопав крыльями, вылетели дикие голуби. На восьмигранном каменном помосте с выемкой посередине, где горел, не угасая, священный огонь, лежала горка холодной золы, кто-то набросал в нее дынной кожуры, огрызки яблок, скорлупу от орехов, словно больше некуда было выбрасывать мусор…