Максуд Кариев - Спитамен

Во дворе в нескольких местах полыхают костры, освещая даже дальние закутки сада и беспокоя рассевшихся на нижних ветках яблонь павлинов и устроившихся на ночлег в инжировых кустах оленей.

На резных деревянных колоннах длинной веранды дворца развешаны клетки с певчими птицами, которые, думая спросонок, что рассвело, то и дело принимаются свистеть, прищелкивая, чирикать и квохтать, но разобравшись, что к чему, вновь умолкают. С веранды к залу приемов ведет длинная и широкая галерея, по краям которой стоят скамьи, застланные шкурами медведей, тигров, леопардов с оскаленными, словно живыми, мордами. Стены, облицованные узорчатым ганчем, украшены рогами оленей, клыкастыми мордами вепрей, свидетельствующими, что правитель — заядлый охотник. Под пышными тропическими пальмами, растущими в кадках, перевитых лианами, стоят, будто живые, чучела диковинных птиц и зверей.

Через всю галерею до широкой двери тянется зеленая толстая дорожка, поглощающая звуки шагов.

Зал ярко освещен множеством светильников в маленьких нишах вдоль стен. На высоком деревянном троне, богато инкрустированном слоновой костью и самоцветами, восседает Намич в парадной одежде, предназначенной для приема послов. По правую его сторону в не менее роскошном кресле сидит, развалясь, посол Дариявуша Набарзан, прибывший третьего дня, но все еще выглядевший усталым. Обычно в это кресло садится везир правой руки, а сегодня ему пришлось подвинуться, чему он, судя по всему, не очень-то рад. Тучный Набарзан, навалясь на левый подлокотник, чтобы ближе наклониться к Намичу, рассказывает ему что-то такое, отчего у того все более мрачнеет лицо. По левую сторону от правителя расположился везир левой руки. Возле него пустует кресло с высокой спинкой, оно поменьше, но тоже богато. Это место дочери правителя, она занимает его во время выступлений музыкантов, певцов и танцовщиц, которыми предваряется начало большинства пиров; и как только виночерпии принимаются разносить мусаллас, она незаметно исчезает из зала. Но и в ее отсутствие никто не смеет занять это место. Да и кресло само по себе столь изящно и с виду невесомо, что кажется, сразу же развалится, едва сядет в него кто-нибудь другой…

Подле стен зала сидят на мягких подстилках, набитых шерстью, другие почетные гости и должностные лица, разодетые по случаю торжества в шелка и парчу. Перед ними постлан поверх войлочных ковров дастархан, на котором сверкает золотая и серебряная посуда. В блюдах исходящее паром и ароматом приправ мясо, в вазах фрукты, в чашах янтарный мусаллас. На гранях кувшинов и бокалов играют розоватые блики светильников.

Зал имеет справа и слева альковы, где тоже за отдельными дастарханами сидят гости. Это музыканты, певцы, акробаты, фокусники, приглашенные, чтобы развлекать гостей, острословы, способные рассмешить и того, кто за всю жизнь ни разу не улыбнулся. Без них что за пир?..

Какой гость откуда прибыл, легко узнать по одеянию. На всех халаты из дорогих тканей, на одних полосатые, на других — цветастые, на третьих гладкие — светлые или темные, отороченные по краям пестрыми лентами. На головных уборах сверкают алмазы, на шеях золотые цепочки с кулонами, пальцы унизаны перстнями.

Кое-кто из гостей в этом зале присутствует впервые, и, конечно, не может не восхититься красотой его. Один из сановников, прибывший с персидским послом Набарзаном, наклонясь к соседу, молвил:

— Во многих частях света побывал я, но нигде ничего подобного не видел, — и обвел взглядом стены, покрытые цветной мозаикой.

На стене напротив было изображено море, и сведущие говорят, что если долго смотреть на него, то можно услышать шум волн, почувствовать запах водорослей и ощутить дуновение соленого ветерка. Наверное, чудятся при этом и голоса белых птиц, парящих в воздухе, плавающих, ныряющих и ловящих в зеленоватой мгле рыбу. А в глубине среди водорослей ползают морские звезды и какие-то другие фантастические существа. И когда в нишах колеблются от неприметного сквозняка язычки светильников, то кажется, что водоросли колышутся, а морские звезды перемещаются с места на место…

А чуть левее, по другую сторону алькова, буйствует весна, в белом цвету стоят деревья, в высокой траве пламенеют яркие цветы. Молодой и сильный охотник, выйдя из зарослей, замахнулся копьем на припавшего к земле перед прыжком тигра. Профессиональный жест. На лице, в позе уверенность. Ясно, что это очень искусный зверолов… А вдали, огибая высокий пологий холм, скачет во весь опор всадник, преследует газель, которой удалось увернуться от его стрелы, теперь она стремительно уносится в степь…

С некоторого расстояния не видно, что картины эти, во всю стену, набраны из отшлифованных кусочков разноцветных камешков. Смотришь, и начинает казаться, что ощущаешь веяние степного ветерка, пропитанного терпким запахом трав, слышишь стрекот кузнечиков, перекличку перепелов и шорох трав под легкими копытами газелей…

Одна картина незаметно переходит в другую. Там многоводная, залитая солнцем река и плывут по ней в большой лодке воины. Четко очерчены их лица. Скорее всего на картине изображены конкретные люди, какие-нибудь предки правителей Мараканды и их приближенных. Судя по выражению их лиц, не на прогулку они отправились и не на охоту, а на войну. На головах у всех шлемы, в руках щиты, вверх торчат пики. На носу лодки стоит предводитель и, заслонившись ладонью от солнца, вглядывается вперед, на нем сверкают доспехи, на боку меч. Белая джига [24] Джига — знак отличия. над его шлемом из страусового пера свидетельствует о высоком сане. Кто знает, быть может, это сам царь ведет в поход свою дружину. Ведь до покорения Согдианы Персией она была самостоятельным государством, и правили ею могущественные цари, о которых древними поэтами сложено множество дастанов…

Уставшие сидеть поднимались и выходили прогуляться, беседуя, по галерее среди пальм.

И Намич тоже в другое время, пожалуй, покинул бы хоть на полчаса свой трон, чтобы пройтись с Набарзаном по галереям дворца, а может, и выйти в сад подышать воздухом, да беседа была у них столь интересной, что не хотелось прерывать ее. Набарзан рассказывал о сражении с македонским войском при Гранике и при этом восхвалял Великого царя Дариявуша, его отвагу, говорил о том, как он искал возможности вступить в единоборство с македонянином Искандаром, решив спор по-рыцарски, победить или погибнуть в честном бою… Он проиграл это сражение лишь потому, что Ахура — Мазда отказал ему в покровительстве… Намич слушал внимательно, а сам думал: «Почему же Всемогущий лишил нашего Великого царя своего расположения?.. Разве мы недостаточно ему молимся? Или не делаем жертвоприношений?..»