Максуд Кариев - Спитамен

Спитамен, улучив удобный момент, подошел к Хомуку, предводителю массагетов, которые принимали участие в сражении при Гранике. Хомук прибыл в составе свиты Набарзана. Спитамену хотелось от него узнать о подробностях того сражения. Он поздоровался с ним и предложил прогуляться по саду, полюбоваться фонтанами, извергающими серебристые каскады воды, и плавающими в прудах белыми лебедями.

Хомук кивнул. Ему тоже давно хотелось поговорить с этим высоким широкоплечим согдийцем, который держится в стороне от шумных компаний, редко с кем вступает в беседу и слывет высокомерным. Он строен, голову держит высоко, что и придает ему несколько надменный вид. Однако одет он много проще других. На нем халат из грубого коричневого сукна, отороченный по краям белым шелком. Туго стянутый широкий пояс подчеркивает спортивную выправку. Впереди кинжал в роговых ножнах. Длинные волнистые волосы перетянуты коричневым скрученным шнуром, обмотанным вокруг головы, однако одна из прядей то и дело падает ему на правую бровь, и он резким движением отбрасывает ее назад. Его смуглое, загорелое до кофейного цвета лицо обрамляет небольшая бородка, тонкие усы аккуратно подстрижены. Беседуя с вами, он не смотрит на вас, однако от его внимания не ускользнет ни один из ваших жестов. Медленно вышагивая рядом с вами и тихо беседуя, он даже хорошо знает, что делается у него за спиной. Это качество свойственно охотникам…

Вступив с Хомуком в густую тень сада, Спитамен заметил, что вслед за ними по ступеням террасы спустились во двор Оксиарт и Хориён. И разговаривали они при этом о Спитамене; он ощутил на затылке их взгляды, однако не обернулся, увлек Хомука в боковую аллею, чтобы никто не помешал их беседе.

Хомук молчал. Спитамен его пригласил, ему и начинать разговор.

— Как же так случилось?.. — проговорил Спитамен. — С такой великой армией… и проиграть сражение!.. Невероятно…

Хомук молчал. Под их подошвами шуршал песок. Из кустов высунула голову на тонкой шее лань, выпрашивая лакомства. Спитамен грубовато отпихнул ее: «Не до тебя!..»

— Почему бы Великому царю заранее было нас не собрать под свое знамя? Разве ему неведомо, как искусно согдийцы, бактрийцы, хорезмийцы и дахи владеют оружием?..

— Вы же сами сказали: «…С великой армией…» — усмехнулся Хомук. — Это правда. Под знаменем Великого царя было более десяти тысяч воинов. И еще столько же греческих наемников… Но македонский царь не человек, а дьявол. С ним можно воевать не числом, а умением. Но можно ли победить?.. — Хомук, помолчав, пожал плечами.

— Великий царь Дариявуш до сей поры умел хорошо воевать. Да и командовавший греческими наемниками Мемнон прославился доблестью и верностью…

Хомук с силой ударил кулаком о ладонь и, скрипнув зубами, сказал в сердцах:

— Вся беда в том, что накануне сражения возникли распри между Мемноном и персидской знатью. Грек был осведомлен о превосходной выучке и вооружении македонских всадников. Поэтому он отговаривал Великого царя от открытого сражения, а рекомендовал прибегнуть к стратегии, которой пользуются скифы: избегать встреч с македонским войском и, отступая, уничтожать все запасы. Врагу пришлось бы делать большие переходы, не имея снабжения, у него быстро истощились бы силы… А сам Мемнон хотел пересадить свое войско на корабли, занять острова и лишить армию Искандара поддержки с материка. Так он хотел заставить его отступить…

— И что же? Превосходный план! — воскликнул Спитамен, восхищенный простотой и гениальностью предложенной греком тактики.

Но никогда ее не предложил бы перс. Ибо открыть путь врагу, да к тому же уничтожать собственные поселения, сжигать запасы хлеба, фуража, угонять неизвестно куда скот, тысячные табуны, стада, среди которых начнутся болезни и падеж, если на пути не встретится стоящих пастбищ! Нет, это было равносильно краху, потере всего того, что наживалось многими поколениями. Поэтому для персов этот план был совершенно неприемлем, пока существовала хоть малейшая надежда найти другой выход. А во все времена любой воин, от полководца до пехотинца, всегда надеялся на успех в битве, на победу.

И еще вдобавок ко всему, прибегнув к такой тактике, пришлось бы пренебречь рыцарской честью, которая не позволяет рыцарю уклоняться от сражения с другим рыцарем…

— О, это было нечто страшное, — вспоминал Хомук о битве. — Сначала нам сопутствовал успех и мы, опьяненные близкой победой, слишком близко подошли к врагу, вместо того чтобы держать их на выгодной дистанции, на которой мы доставали их нашими длинными копьями, а сами оставались вне опасности. А когда мы сошлись вплотную, оружие македонян оказалось более действенным. Мы отбросили теперь уже бесполезные копья и схватились за кривые сабли, но ими не так — то просто было достать врагов, вооруженных дротиками. Македоняне пустили в ход это свое страшное оружие. Не подпуская наших воинов к себе близко, они кололи их в незащищенные лица… Слишком много наших воинов полегло на том бранном поле… Искандар взял в плен две тысячи греческих воинов. Он заковал их в кандалы и отправил на каторжные работы в Македонию…

— Здоров ли царь царей? Не задела ли его вражья стрела или сабля?

— Да хранит его Ахура — Мазда от всех бед, ему удалось благополучно покинуть этот ад в окружении верных телохранителей. Теперь он собирает новое войско. Набарзана послал в Мараканду, чтобы он поторопил Намича с ополчением…

— Наше войско готово. Только мы намеревались отправиться к Гранику…

— Великий царь нынче пополняет войско в Вавилоне.

Свернув в боковую аллею, они увидели идущих им навстречу Оксиарта и Хориёна и умолкли. Те, кто привык внимать сообщениям лишь об успехах Великого царя Дариявуша, восторгаться его блистательными победами, само обсуждение предводителями родов страшного поражения при Гранике могло быть истолковано превратно. Все в своем кругу только об этом и толкуют, но стоит появиться постороннему, тотчас переводят разговор на другое. Нынче площади городов и многолюдные улицы кишат людьми, обладающими способностью принимать любой облик — мелкого торговца, дервиша, нищего, иностранного купца. Они — глаза и уши самого Дариявуша и многочисленных представителей его династии. Еще никто не знает, чем чреваты такие разговоры. Однако прошли слухи, что двоих-троих иноземцев схватили и бросили в зиндан — якобы за то, что сеют панику среди согдийцев.

Хориён и Оксиарт подошли, поздоровались. По их глазам Спитамен понял, что они вели беседу о том же, что и он с Хомуком, и им тоже не терпится узнать подробности. Однако ждал, пока они заговорят на интересующую тему сами. Хомук изучающе разглядывал их, потом, словно бросив головню в солому, сказал: