Максуд Кариев - Спитамен

Спитамен приехал поздним вечером, озябший и голодный. Одатида подала ему на ужин запеченных в тесте кекликов и из них же сваренный суп.

— Ого, откуда столько кекликов? — удивился Спанта.

— Нынче их полно всюду, — прямо сладу нет, — ответила весело Одатида. — Залетают и в конюшни, и в хлевы, только лови…

Спитамен посуровел и отодвинул от себя блюдо с угощением.

— Они, бедняги, к вам за помощью, а вы их — на вертел?..

— Так они сами идут слугам прямо в руки… — виновато произнесла Одатида и отвела в сторону растерянный взгляд.

— И птиц создал Ахура — Мазда, чтобы мы ими пользовались разумно. Он таких проделок не одобрит. Скажи слугам, пусть прекратят это безобразие. Не мужское это дело. Настоящий охотник добывает себе пропитание иным способом.

— Хорошо, милый, я передам им твое повеление.

Спанта налил в чашку мусалласу из кувшина и с жадностью осушил.

Чтобы перевести разговор на другое, Одатида, глянув на мужа из-под густых ресниц, спросила:

— А ты не привез мне подарка?

— Разве мог я возвратиться из Мараканды без подарка для любимой жены? — улыбнулся Спитамен и потянулся за переметной сумой.

— Нынче я заслужила особый подарок… — тихо произнесла Одатида и зарделась.

— Это почему же?

— Угадай.

— Если бы я умел это делать, то мог бы избежать в своей жизни многих неприятностей и опасностей. А ведь они преследуют меня на каждом шагу, — сказал Спанта, не сводя с нее глаз, и ласково погладил жену по голове.

— У нас, кажется, будет ребенок, — пролепетала еле слышно Одатида.

Рука Спанты замерла.

— Ты не ошиблась?

— Временами у меня вот здесь… шевелится, — она взяла большую руку мужа и прижала к животу, и он ощутил под ладонью упругие толчки.

Спанта вскочил, подхватил Одатиду на руки, и стал покрывать поцелуями ее лицо, шею, волосы, плечи, закружил по комнате. Потом усадил ее себе на колени и спросил:

— Как же мы назовем его?

— Имя детям дает отец, — сказала Одатида, пряча мокрое от слез лицо у него на груди.

— В таком случае, мы назовем его… гм… Сиявуш! Нет… Афрасиаб!

— А если девочка?

Спанта задумался. Такая мысль ему и в голову не приходила. Брови его нахмурились.

— Не шути так! По глазам твоим вижу, родишь мне сына. Сына!.. — И он, схватив кувшин за горлышко, выплеснул оставшийся мусаллас прямо себе в рот, будто внутри его обжигал пожар.

Они смотрели друг другу в глаза и улыбались. Любовь их переливалась через край, как прозрачный переполненный в паводок пруд…

Сколько лет с той поры минуло, сколько воды утекло, сколько раз времена года сменяли друг друга. Троих детей подарила Одатида мужу, троих сыновей.

Ее Спанта за последнее время очень изменился. Забот ли у него прибавилось? Или охладел к ней?.. Неужто любовь способна испаряться, высыхать, будто озеро в засуху, когда глазам открывается илистое, покрытое трещинами дно?.. Не дай Бог! Они же услаждали себя, утоляли жажду из одного источника любви. Чувства в ней, как и в прежние времена, бурлят с прежней силой, она ни минуты не может не думать о Спанте…

Веющий из степи ветерок пах цветами, аромат которых напоминал былое и пьянил Одатиду ничуть не меньше, чем в те дни, когда они со Спантой устраивали себе ложе в мягких буйных травах. «Где же ты, Спанта?.. Почему не спешишь ко мне? Обернись птицей и спустись с высот небесных на мою ладонь… Или волком серым примчись из степи!.. Или из чащи явись круторогим гордым оленем!.. Я лишь увижу тебя и вновь отпущу. Воля твоя, лети себе, как ветер. Но сначала развей мою печаль, рассей сомнения!..»

Одатида лежала ничком и терлась мокрым от слез лицом о песок. Раскинула руки, будто хотела обнять прекрасную долину, и плакала громко, навзрыд; плечи ее тряслись, севшая было на них бабочка испуганно вспорхнула и улетела. Выплакав все слезы, Одатида затихла и долго лежала неподвижно, ощущая, как под ней постепенно остывает земля, а спину гладит ветерок, становясь холодным. Когда подняла голову, то увидела, что вокруг темным-темно, небо усыпано звездами. Села, отряхнулась, поправила рассыпавшиеся по плечам волосы, заколола их черепаховым гребнем. Вдруг услышала топот копыт и вздрогнула. На черном гребне бархана на фоне лилового неба возник силуэт всадника. Он ехал прямо в ее сторону. Судя по всему, какой-то воин. Вскоре до нее стали доноситься фырканье поторапливаемого коня и звякание оружия. Путник спешил. Его конь, почуяв близкое жилье, заржал; у Одатиды екнуло и куда-то провалилось сердце: голос коня показался ей удивительно знакомым. Вот всадник совсем уже близко. «Это он!.. Всевышний услышал мои мольбы!..» Сердце Одатиды бьется все сильнее, вот-вот выпрыгнет из груди. Но не почудилось ли ей?.. Если померещилось, то она сойдет с ума!.. Она вскочила и, раскинув руки, бросилась навстречу:

— Спанта — а–а!.. Великий Ахура — Мазда услышал мою мольбу!..

Однако всадник рванул уздечку и, повернув коня в сторону, огрел его плеткой. Унесся, как вихрь, и вмиг растаял в темноте. «Это не Спанта! Кто-то другой. Чужак. Почему он меня испугался? О Повелитель!.. О Анахит, зачем ты дразнишь меня, заставляешь страдать?..»

Может, этого всадника послал к ней Спанта с какой-нибудь вестью? Может, он заболел или ранен и нуждается в помощи?..

Одатида, ежась от прохлады, заспешила к кочевью.

Между юртами полыхали костры, возле них мелькали освещенные пламенем фигуры людей. Посредине кочевья на небольшом бугре выделялась ее светлая юрта. А неподалеку, возле самой большой юрты, в которой обычно принимали гостей, стояли у коновязи три лошади. В юрте горел свет, оттуда доносились голоса мужчин. Полог у входа был откинут, чтобы в помещение втекала прохлада. Одатида увидела сидящих на подстилках троих или четверых незнакомых воинов и Хомука, предводителя соседствующего с ними улуса массагетов. Одатида постояла, чтобы унять сердцебиение, отдышалась и направилась к юрте.

При появлении на пороге хозяйки кочевья все умолкли и, прижав руки к груди, склонились в поклоне.

— Мир вам, — приветствовала Одатида.

— Вам тоже, — ответили присутствующие.

Хомук кивнул головой на одного из воинов, облаченного в кольчугу, и сказал:

— Это гонец.

Тот, должно быть, только что выпил поднесенный ему холодный айран, поставил на дастархан большую чашу и утер рукавом губы. Чтобы пристегнутые к поясу ножны с мечом не мешали ему сидеть, он снял их и положил поперек колен. Подле левой руки лежала плеть. Он, по всему, не собирается тут задерживаться надолго. Согласился войти в юрту лишь для того, чтобы утолить жажду и голод. «Чей гонец? Куда спешит?» Хомук, скорее всего, еще и сам не успел об этом узнать. Спасибо благородному старику, он часто наведывается в их кочевье, нередко помогает Одатиде добрым советом. Иной раз и гостей может вместо нее приветить. Если в кочевье неожиданно приезжают мужчины, она тотчас посылает за ним человека.