Максуд Кариев - Спитамен

Они подавали своим, находящимся внизу, какие-то знаки, махали платками.

— Он или в самом деле сын Бога, или дьявол… — проговорил Хориён.

— У нас больше нет времени ждать Спитамена. Прошу тебя, давай совершим налет вон на те шатры. Этим мы вынудим безумцев слезть со скалы.

— Нельзя, брат, нашим семьям мы нужны живыми. Давай подождем.

Оксиарт согласился. Но с этой минуты он не уходил в шатер, глаз не сводил со скалы, всегда казавшейся ему верной защитой замка и так коварно обманувшей. Но где же Спитамен? Куда он запропастился?..

Ближе к вечеру, когда основание горы окутала синева сумерек, а замок еще сиял в лучах солнца, как розовый топаз, с башни неожиданно раздались звуки карная, ворота отворились, из них вышли десятка два мужчин с широкими деревянными лопатами и принялись расчищать дорогу от снега. И тут же снизу цепочкой, держась друг за дружкой, потянулись к замку конники Искандара.

— О Всевышний, что они творят?! — схватился за голову Оксиарт.

Выбежавший из шатра Хориён долго смотрел на замок, к которому медленно приближалась четко различимая на снегу цепочка врагов, и вместе с ними снизу наплывала тень.

Оксиарт схватился за сердце, громко застонав, покачнулся. И упал бы, не подхвати его Хориён. Подскочили еще трое воинов, держа Оксиарта под руки, повели в шатер.

Спустя четыре дня вернулся гонец, которого посылали к Спитамену. За это время он ни разу не правил бороды и так оброс, что друзья узнали его коня раньше, чем самого. У него был жар, глаза ввалились и лихорадочно блестели. Он с трудом сполз с седла. Едва волоча ноги, направился к шатру, где лежал Оксиарт. Поздоровался, приложив руку к груди, и сказал:

— Мне не удалось найти Спитамена, мой господин. В замке нет ни его самого, ни его семьи…

— Так где же его носит?.. — хрипло вскричал Оксиарт.

— Никто этого не знает. Он совершает налеты на отряды македонян, которых Искандар разослал во все стороны собирать провизию и фураж для коней, и, как рассказывают люди, не задерживается на одном месте более трех дней.

— Почему бы ему не прийти сюда, где главные силы врага!.. — в сердцах воскликнул Оксиарт и сильно закашлялся.

— Успокойся, брат, — сказал Хориён. — Думаю, мы поступим благоразумнее, если теперь сами примкнем к его войску…

— Тебе легко говорить!.. — закричал Оксиарт, побагровев от гнева. — А мне каково, когда в когтях у дьявола моя семья… Моя любимая дочь!.. — и он закрыл лицо руками, чтобы никто не видел навернувшихся ему на глаза слез. — Если даже ты меня покинешь, брат, я сам буду воевать с Двурогим… я вызову его на поединок… я его назову трусом, если он не согласится…

— Мой господин, у меня есть и другая новость для вас, — проговорил гонец и надолго закашлялся, прежде чем смог продолжить: — Я не хотел говорить, ибо не знаю, можно ли в это поверить… Встретилась мне по дороге группа людей. Мы присели у родника, чтобы подкрепиться, чем Бог послал. Разговорились. Они, оказывается, из вашего замка…

— Да?.. — взревел Оксиарт, округлив глаза. — Почему же ты их не притащил сюда, чтобы я поотрезал им головы?

— Мой господин, если то, что они мне сказали, — правда, то вы, следуя обычаю, должны были бы скорее вознаградить их за добрую весть.

— Не хотят ли они преподнести сдачу моего замка на милость победителя как добрую весть?

— Мой господин, они сказали мне… — воин опустил глаза, словно не решаясь говорить.

— Ну, чего ты тянешь? Говори!.. — бросил с раздражением Оксиарт.

— Они сказали мне, что Искандар… Как только он увидел Равшанак, то едва умом не тронулся. Он умоляет ее стать его женой. А она же без вашего, отца своего, благословения не может дать согласия… Искандару известно только то, что вы отбыли в Мараканду. И он, в шутку ли, всерьез ли, якобы сказал: «Я незамедлительно выступлю в Мараканду, чтобы поскорее познакомиться с отцом Равшанак!..» Он берет в плен сотни и тысячи могучих батыров, а ваша дочь, выходит, пленила его самого…

Хориён прыснул и мотнул лохматой головой:

— Чушь какая-то, не может этого быть…

— Почему не может быть? — глаза Оксиарта неприязненно сверкнули, но он тут же снисходительно улыбнулся: — Очень даже может. Моя Равшанак так хороша, что способна очаровать не только царя, а и самого дьявола.

— Не будь столь легковерным, брат. Может, Двурогий готовит тебе ловушку, будь осторожен…

— Я сегодня же пошлю в замок верного человека, — сказал Оксиарт и сел; к лицу его прилила кровь, бледность исчезла, а в глазах появился живой огонек. — Пусть разузнает все. Если правда то, что рассказал мой гонец, то я и за тебя, брат, замолвлю перед Искандаром словечко…

Хориён насупился и опустил голову. Затем сказал, не глядя на двоюродного брата:

— Не знаю, как бы я себя вел на твоем месте. Может, не более достойно… Но пока Ахура — Мазда меня милует, и семья моя в моем замке. Так что у меня нет надобности идти на поклон врагу.

— Думаешь, он не доберется и до твоего замка?

— Когда доберется, тогда и посмотрим…

— Гляди, как бы не было поздно, брат, — сказал Оксиарт и знаком дал гонцу понять, что тот свободен. — Пришли ко мне Бабаха. Срочно!.. — бросил вслед ему.

И когда в шатер, колыхнув пологом, скользнул, словно тень, Бабах, высокий и сутуловатый от привычки стоять перед господином полусогнутым, Оксиарт щелкнул пальцами и сказал:

— Настал момент, когда нам могут пригодиться твои способности: просачиваться, как вода, сквозь щель, красться бесшумно, как дуновенье ветра, а при надобности исчезать, словно дым…

Покрытое сеткой мелких морщин лицо Бабаха разгладилось, осветившись улыбкой:

— Приказывайте, господин, я все исполню.

— Как только стемнеет, проберешься в замок. А на рассвете я жду тебя с вестями… Надеюсь, понял, что меня больше всего интересует?..

— Да, господин, — склонил голову Бабах, прижав к груди руки. — Я узнаю не только о намерениях Искандара относительно вашей дочери, но и насколько он искренен в своих чувствах.

— Подслушивал наш разговор, пройдоха? — погрозил ему пальцем Оксиарт.

— Я только что вернулся с охоты, господин, и принес газель. Ее уже разделывают. А мысли ваши я читаю по глазам, господин…

— Ступай.

Казалось, давно в Мараканде не было так людно. Улицы забиты народом, как по большим праздникам. Толпы разряженных горожан медленно движутся к воротам. Огромные массы людей уже высыпали за ворота, наиболее нетерпеливые следуют далее по дороге, вьющейся, убегая вдаль, среди холмов и исчезающей за купами деревьев, над которыми висит желтое облако пыли. На надвратной башне, не переставая, рокочут карнаи, залихватски визжат сурнаи, громыхают огромные, с человеческий рост, бубны. В городе закрыты торговые ряды и лавки. И стар и млад направляются за пределы города, чтобы встретить великого Искандара. Бросить цветы под копыта его коня, устлать ими его дорогу. Так приказал Намич. А если бы не приказал, все равно нашлись бы охотники. Среди согдийских аристократов было немало таких, кто был искренне рад приходу Искандара, избавившего их от гнета персов, не раз жестоко подавлявших выступления согдийцев против них. Да здравствует Свобода! Долгой жизни Искандару! Теперь они будут избавлены от непомерных налогов, пошлин, штрафов, которыми облагали их чиновники Дариявуша. Всюду, куда ни повернись, были хозяевами персы. Сарбазы, следящие за порядком в городе, — персы, казии — персы, правят торговлей на базаре — персы. Согдийцы в своем доме не чувствовали себя хозяевами. Их уделом было только пахать землю и выращивать скот, поставлять хлеб, фрукты и мясо для персидского стола… А теперь персы исчезли из города невесть куда, как мухи с наступлением холодов. А улицы заполнили согдийцы. Да здравствует Свобода! Долгой жизни Искандару!