Максуд Кариев - Спитамен

Намич в сопровождении свиты, выряженной в парчу и золото, выехал за ворота. Сам держит в поводу белого, как снег, коня, предназначенного для подарка Искандару. Именно таких коней называют «небесными». Рассказывают, что на скаку они раскидывают невидимые глазу крылья и летят; седок даже не ощущает седла под собой. Белый конь под золоченой попоной фыркает, раздувая ноздри, и бьет копытом.

Чернь высыпала на площади, куда были выкачены бочки с мусалласом. Пей, веселись! Нынче праздник. И чернь веселилась вовсю — танцевала, пела.

Прежде они жили, как птица в клетке. А ныне дверцы клетки настежь и манит свобода, и пугает…

Идет Искандар, сын Бога! Он пришел из тех краев, откуда и ветер вряд ли долетит. Говорят, он ослепителен, как Солнце, великолепен, как Сиявуш.

— Эй, блаженный, куда ты? Неужто и ты навострился встречать Искандара? Уж не думаешь ли, что сына Бога может заинтересовать тот вздор, что ты несешь?..

Дариёд рванулся, но не тут-то было, затрещал рукав. В него вцепился один из зевак, которого он часто видел на площади среди собравшихся послушать его дастаны или притчи и остроты, вызывающие взрывы хохота.

— Глупец и в изречениях мудрецов не находит ничего, кроме вздора, а умный и в рассуждениях глупца отыщет здравый смысл, — ответствовал Дариёд, сердито глянув на того из-под седых бровей. — А ты, судя по всему, решил: отныне калачи будут раздавать бесплатно!.. Пусти, что ты вцепился, как клещ?.. — и, вырвав руку, Дариёд заспешил дальше.

Мимо, обгоняя, спешили те, кто помоложе и проворнее, на ходу переговаривались:

— С башни уже видно воинов Искандара!..

— Идут!..

— Конец владычеству персов!..

— Говорят, Искандар женился на согдийке.

— Я тоже слышал. Говорят, девушка так красива, что он не захотел унизить ее, сделав наложницей. Пришлось жениться, соблюдя все обычаи…

— Чему радуетесь, глупцы? Мало кишлаков наших он уже сжег?.. — бросил вслед молодым джигитам Дариёд.

— Там не пожелали его власти, захотели остаться верными персам! — огрызнулся один из них.

Македоняне бесконечным потоком двигались по дороге, словно по руслу. Топот копыт сливался в сплошной гул. Над степью, повторяя изгибы дороги, как гигантский рыжий дракон, зависло облако пыли. Александр ехал шагах в пятидесяти впереди. За ним шествовала, сверкая латами, его агема. У стен Мараканды царь увидел скопление народа. Он был уведомлен, что жители этого сказочно прекрасного города ждут его чуть ли не с распростертыми объятиями, и поторапливал коня. Навстречу выехала небольшая группа конников. Они приближались медленно, наверно, чтобы не слишком пылить. Безоружные. Одежда на них богатая, расшитая золотом, так и сверкала на солнце. Возглавлял группу пожилой седобородый мужчина, превосходно для своих лет державшийся в седле. Он был в бежевом халате из китайского шелка, на голове такого же цвета лихо заломленный островерхий колпак с белым пышным пером впереди, прикрепленным рубиновой брошью. Наверно, это и есть Намич. Сам едет на сером коне в яблоках, в поводу ведет белого, с гибкой шеей, удивительно красивого…

Александр натянул поводья и вскинул вверх руку. Агема позади остановилась. Послышались голоса команды, уносящиеся все дальше, вдоль вытянувшегося до самого горизонта войска.

Намич спешился. Его примеру последовала вся свита. Правитель передал поводья обоих коней подбежавшему сановнику и направился навстречу царю, зорко в него вглядываясь, хотя еще не мог различить очертаний его лица. Одет был Искандар по-восточному. Значит, правду говорят, что в его придворный ритуал давно проникли восточные элементы. Царь стал носить персидские одежды и пригласил персов в охрану. Даже способ, каким его теперь подсаживали на коня, был заимствован у персов. И вообще он, видать, чувствовал склонность к образу жизни персидских владык. А в последнее время ввел для своей свиты обряд коленопреклонения с последующим поцелуем руки или края одежды, что у них называется проскинезой. Такой обычай в Македонии не был принят, и это, говорят, вызвало сильное раздражение в близких царю кругах.

Намич заметил жесткое выражение лица царя и, не дойдя до него нескольких шагов, поспешил опуститься на колени и коснулся лбом дорожной пыли. Точно так же поступили его сопровождающие.

К Искандару подбежал один из телохранителей и опустился на четвереньки подле его коня. Царь спешился, ступив ему на спину. Он медленно подошел к Намичу и, взяв за плечи, велел подняться. Правитель Мараканды подчинился. Однако не посмел отряхнуть колен и поднять голову, чтобы взглянуть в глаза царю, словно их блеск мог ослепить.

— Добро пожаловать, великий царь Искандар, сын Бога! Жители Мараканды славят ваше имя за то, что вы освободили их от персидского ига!.. — произнес Намич дрожащим, но четким голосом.

— Покорность ваша и верность будут мной оценены, — сказал Искандар.

Намич обернулся и сделал знак своим, все еще стоявшим на коленях. Те поднялись. Из-за их спин вывели белого, словно облако, коня и подвели к царю.

Пройдя с войнами полмира, немало великолепных коней перевидал царь. Но этот был столь прекрасен, что глаза его засверкали от восторга, а уста смягчила улыбка. Белый конь — знак добра. Царь провел рукой по его гриве и обернулся к правителю Мараканды, чтоб поблагодарить. Но тот стоял, прижав руки к груди и вперив взгляд в землю, всем своим видом выражая покорность. И царь промолчал — дабы не возомнили варвары, что чем-то можно поразить его воображение.

Искандар вступил в Мараканду ровно в полдень. Едва он миновал полутемную и длинную, как тоннель, подворотню главной въездной башни, под ноги его коня полетели цветы. Народ приветствовал царя. Намич ехал слева от него, чуть приотстав. Сарбазы пытались впереди навести порядок; они охрипли от криков, пинками и при помощи щитов расталкивали запрудившую улицу толпу, в которой перемешались и богато одетые аристократы, и нищие в рубище, прижимали людей к стенам домов древками копий. Богачи и бедняки, быть может впервые оказавшиеся в такой близости, что смешивались благовония и запах пота, протягивали руки, пытаясь коснуться одежд царя и приветствуя его криками: «Слава Искандару — у!.. Слава освободителю — y!..»

Царь улыбался и, глядя по сторонам, величественно кивал. А следом на потных, покрытым слоем пыли конях двигалась его агема, окованные в латы телохранители, с виду свирепые еще и потому, что у многих были обезображены шрамами лица. И не потрудись хорошенько горластые сарбазы, не один из восторженно орущих горожан попал бы под копыта их коней и был смят.

«Слава Искандару Великому!..»

Однако, проезжая через площадь, посреди которой возвышался Храм Огня, Александр вдруг обратил внимание на скопление людей, которые, чем-то увлеченные, стояли под огромной шелковицей к нему спиной и словно бы не замечали следующего мимо царя. Задетый за живое Александр поворотил коня в ту сторону. Сарбазы кинулись было разгонять непочтительных, но царь сделал им знаки, и они остановились в растерянности. Лишь те, кто стоял в толпе крайним, заметили появление царя и стали расступаться, а некоторые норовили нырнуть в гущу и скрыться с глаз.