Валентин Рыбин - Семь песков Хорезма

— Ваше высокоблагородие, да вы что?! — удивился Сергей. — Зачем же так кипятиться? Я к вам с добром, а вы со мной, как драчливый барин со своим батраком. Видно, вы забыли, что мы с вами сейчас в Хиве, а не в России, Там-то вы, небось, за столь неласковую фамильярность приказали бы меня выпороть. А здесь мы равны, а может быть, я даже и повыше: вы — посол, я — министр артиллерии.

— Извините, господин Лихарев, но крепостником я никогда не был и не барство проявилось во мне, если даже я вас и унизил, — мягче заговорил Данилевский. — Мне показалось, что вы явились ко мне дабы поиздеваться, иначе к чему эти пустые утешительные слова «подумайте», «не предавайтесь отчаянию!» Да так только палач свою жертву утешает, а сам в душе ликует.

— Эх, ваше высокоблагородие... — упрекнул полковника Сергей. — Да на хрена мне выкобениваться перед вами! Я пришел известить вас об опасности, а заодно и помочь, потому как главный визирь на вашей стороне. Что касаемо хана — он, как маятник, кость бы ему в горло! Давайте-ка, господин посланник, надевайте поверх мундира чекмень, вместо шляпы — тельпек, да отправимся в столицу. До вечера посидите у меня, а как стемнеет — сходим в одно место.

Данилевский засомневался: верить или не верить Лихареву, а вдруг ловушка? Однако человек не робкий, он мигом поборол в себе страх и доверился, только полюбопытствовал:

— Одному мне ехать, а может, еще кого-нибудь из нашего посольства возьмем?

— Одному лучше, — решительно заявил Сергей. — Меньше будет подозрений. За себя оставьте старшего, на всякий случай. Мало ли чего может произойти. И предупредите, чтобы не болтали лишнего, иначе и мне, и вам несдобровать.

Сергей вышел во двор и тут же вернулся с сумкой, в которой были чекмень и тельпек. Данилевский, надевая туркменскую одежду, еще раз отметил про себя: «Значит, не с пустыми словами ехал Лихарев — заранее все продумал», и совсем успокоился.

Кони резво трусили по сырой дороге вдоль канала. Сбоку дул колючий ветер со снегом. Снег налипал на роскошные усы Данилевского. Посол, боясь, как бы усищи его не выдали, то и дело приглаживал их книзу, а Сергей, посмеиваясь, взбадривал спутника:

— Ничего, не бойтесь. Вас в Хиве никто еще не заприметил, и людей сейчас на улицах нет. В такую погоду они чай пьют да вшей бьют. А что касаемо усов, то у нас тут такие усы почти у каждого перса, сойдете за невольника.

В город въехали со стороны кладбища, еще не обнесенного стеной: здесь только начинали замешивать в ямах глину, но из-за скверной погоды ни рабов, ни нукеров поблизости не было.

Могильные стены примыкали прямо к дворам хивинцев, и Данилевский, как ни приглядывался, мысленно не мог прочертить границу между миром живых и мертвых. Он не заметил, как оказался на кривой улочке, сдавленной с обеих сторон высокими стенами домов. Но вот слева показались мрачные стены караван-сарая и торговые лавки. Несмотря на непогоду, там толпилось множество люда, и Сергей провел гостя еще по одному узкому переулку, ведущему к Сартараш-базари, где стоял дом цирюльника. Теперь это был и его дом. Давно он уже переселился сюда, отстранив Юсуп-аку от хозяйственных забот. Привел во двор мастеровых с Чар-бага, построил избу с огромной печью и полатями, баню и погреба.

Оставив гостя на айване, Сергей отвел лошадей в конюшню. Видя, что посол все еще стоит на месте, Сергей отворил дверь в сенцы и прокричал лихо:

— Юлдуз-ханум, где ты там прячешься?! Разве не видишь — с гостем я приехал!

Неторопливо вышла красивая сартянка в атласном платье и тюбетейке, расшитой золотыми нитками, с ребенком на руках.

— Что прикажешь, хан мой? — спросила она по-своему, и на ее же языке Сергей распорядился накрыть стол.

— Этот человек из России, он русский, — пояснил жене Сергей и помог Данилевскому снять чекмень и папаху.

Оставшись в голубом мундире при эполетах, послан ник, видимо, поразил воображение хозяйки и прибежавшей на ее зов Меланьи.

— Ох ты, не за нами ли явился, барин?! — испуганно затараторила Меланья и побежала на кухню, а Сергей стал знакомить Данилевского со своей семьей:

— Жена моя... в пятнадцать лет, по конфузному случаю, угодила мне в лапы... Теперь у меня от нее двое... Это —дочь, Соней нарекли, в честь моей матушки, — указал он на ребенка. —А это сын, Азис. Знает по-сартянски и по-русски, так что можете свободно гу таритъ с ним... Поздоровайся, сынок, с дядей, чего бельма, как баран, лупишь, и язык словно отсох.

— Здрасти, джядя,— робко выговорил мальчик, и Сергей передразнил его:

— Джядя от белого государя к нам приехал... Вот это какой джядя!

Горница была убрана на русский лад: стол под белой скатертью, табуретки, большая икона, обрамленная полотенцами с петухами. В смежной комнате виднелась за кружевной занавесью кровать. Осмотрев жилье, Данилевский вышел во двор к длинному рукомойнику, смастеренному на солдатский лад, и пока умывался, хозяйка с Меланьей поставили на стол четверть самого на, чашку соленых огурцов и чугун с рисовой кашей н мясом, называемый по здешнему пловом. Данилевский сидел спиной к печке напротив хозяина. От печи тянуло приятным домашним теплом, а от сивухи теплело на сердце.

— Неплохо живете, господин министр. Дом свой, печь полна снеди, и дети сытые! — то ли льстил, то ли подсмеивался Данилевский. — О жене-красавице и говорить нечего. За такую любой бы из наших офицеров в огонь и полымя пошел.

- Была у меня и русская, — вздохнул Сергей. — Сжили со света нехристи. Поехала с освобожденными пленными в Оренбург — самой ей голову срубили, а сын потерялся. Может, слышали об этой истории, господин полковник? Мне бы только узнать, жив ли мой Кирилка. Если верить главному караванщику, то его вроде бы приютили какие-то люди.

Данилевский задумался.

— Бог даст, если вернемся в Россию, слово даю, отыщу вашего сына, коли жив! — пообещал Данилевский. — А как отыщу — сообщу о нем с каким-либо купцом. Только и вы позаботьтесь обо мне и моих товарищах, не дайте сложить косточки на чужбине.

— Да что там говорить, ваше высокоблагородие. После обеда отдохнете малость, а как смеркнется, так и отправимся к главному министру, Он меня не раз выручал.

Вечером, в потемках, сели на лошадей, проехали по запорошенным улочкам, выбрались к подворью Юсуф-мехтера, потревожив стражников у ворот, и вскоре были в огромной гостевой комнате главного сановника. Хозяин удивился появлению русского гостя, однако сдержался от выговора Сергею. Глаза лишь выдавали, как недоволен он самовольством пушкаря, Сергей в мыслях возблагодарил Бога, что не кинулся «а него мехтер — можно было ожидать и этого, зная нрав именитого старика.

— Юсуф-ака, ты мне Бог и царь, ты моя надежда и опора. Благодаря тебе я живу и дышу, выслушай еще раз! — садясь, с жаром заговорил Сергей.