Валентин Рыбин - Семь песков Хорезма

— Этак эти нехристи зажмут нас в кольцо и не вырвешься, — то ли шутил, то ли жаловался Катенин флигель-адъютанту Игнатьеву. — Нет ли каких новых сведений из Хорезма, Николай Павлович?

— Все те же слухи, Александр Андреевич, Хорезм кипит, словно котел разогретый, — мрачно отвечал Игнатьев. — А кто кого бьет: хивинцы иомудов, или наоборот, одному Аллаху известно. Как бы не пришлось нам на Эмбе до самой зимы проторчать. Придется тогда Омариль-хана в Оренбург везти. Один он ни за что не поедет в Хиву: страсть как боится туркменов.

— Еще бы не бояться! Если верить нашему подданному Нур-ишану, не без участия этого Омариля пятерых иомудов, посланных к нам, убил Сеид-Мухаммед...

Подобные разговоры повторялись каждое утро. При этом молодой Игнатьев, ему всего-то исполнилось двадцать шесть, неизменно щегольски широко расставлял ноги и, откинувшись, осматривал степь в зрительную трубу. Бездействие томило обоих, да и провиант, взятый в дорогу, уменьшался поразительно быстро. Катенин направлялся на Сырдарью, в Перовск, и заодно взял под охрану посольскую миссию, чтобы довести ее до Арала, но в последние дни стал все настойчивее выска зывать мысль: «А не оставить ли тебя, Николаша, одного на Эмбе? Выяснишь обстановку... Как начнут благоприятствовать условия, тогда и двинешься в путь, а я, пожалуй, отправлюсь на Сыр». Игнатьев противился, возражал, как мог, приглашал к генералу то Исета, то Нур-ишана — вели разговоры о мире и мирной торговле. Катенин, сразу как принял Оренбургский край, объявил кайсакским султанам и всему кочевому населению о своей миротворческой политике. Указ, обнародованный им, возымел действие. И то, что стояли сейчас у русского лагеря кибитки султанов и прочих вождей степного края, был добрый знак его политики. Кочевых гостей Катенин побаивался, но принимал охотно и разговаривал с ними на равных. Это особенно льстило им, Александр Андреевич, как-то расчувствовавшись за чашей кумыса, даже пожелал сфотографироваться с разбойником Исетом Кутебаровым. Кайсак, получив через день снимок, ликовал: «Ай, генерал, век тебя буду помнить. С этой карточкой я теперь могу поехать хоть в Москву, хоть в Санкт-Петербург — никто меня не тронет!»

В один из дней гостил у Катенина Нур-ишан. Это был приземистый, рыжий человек с белыми ресницами, круглоголовый, с седенькой бородой. Говорил он быстро, по-русски знал хорошо, и переводчика ему не требовалось.

— Господин генерал, — обратился он к Катенину, — я думаю, вы напрасно ждете того дня, когда установится мир в Хорезме. Этого никогда не будет. Туркмены — народ вольный. У вас говорят: «Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит». В Хорезме хан пытается посадить волка на цепь да еще держать впроголодь. Каждый канал Хива-хана — цепь с петлей. Хан тянет цепь на себя, волк-туркмен четырьмя ногами упирается, а когда с цепи срывается — хану от волка деваться некуда. Вот и сейчас так, Вольному воля, господин генерал...

— Складно говоришь, ишан, но оттого, что в Хорезме нет мира, мы тоже бедствуем, — посетовал Катенин. — Надобно искать Соломоново решение, чтоб волки были целы и овцы сыты.

— Скажи, генерал, зачем в Хорезм царский посол едет? Есть ли от этого выгода туркменам? — полюбопытствовал Нур-ишан.

— Ну вот еще, — обиделся Катенин. — Выложь тебе все секреты.

Дня через три после этого разговора появился в версте от Эмбинского укрепления большой отряд кочевников. То ли кайсаки, то ли хивинцы — понять невозможно: над степью дрожало знойное марево, размывая предметы, и группа всадников то отрывалась от земли и словно парила в воздухе, то скрывалась в ко вылях. Катенин объявил тревогу, казаки бросились в лошадям, солдаты — к ружьям. Генерал выслал в сто рону «противника» передовой отряд. Вскоре отряд вернулся, сопровождая пятерых всадников-туркмен в белых папахах и коричневых чекменях. Все они были стройны, узколицы и горбоносы, в седле держались ловко, а когда спешились, то оказались, как на подбор, высокими и стройными. Генерал Катенин в окружении офицеров внимательно разглядывал их, стоя у шатра, затем разрешил приблизиться главному из них.

Атамурад-сердар бросил поводья своего скакуна джигиту и быстро направился вверх по косогору, к шатру. Но прежде чем он подошел к генералу, в свите его произошло оживление и некое замешательство. Стоявший вместе с офицерами Нур-ишан узнал Атамурада и не в силах справиться с радостью вышел ему навстречу.

— Агаш! Да это же Аташ! — громко заговорил он.

— Хай бой, неужели иомуды остались на коне, а хан Хивы наелся праха?!

Атамурад тоже узнал Нур-ишана, но повел себя гораздо сдержаннее, понимая, что он тут не главный. Однако ишан в первую минуту не дал гостю даже вы говорить слова. Представил его Катенину, назвал по имени — кто он и откуда, и то, что род сердаров благоволит к России не менее, чем сам Нур-ишан, особо отметил.

— Приятно слышать столь лестные слова. Проходите, сердар, в шатер. Вы тоже, господин ишан, будьте любезны присутствовать.

Перед входом денщик с Атамурада снял чекмень, принял пистолет, полил на руки и подал полотенце, Атамурад, по туркменскому обычаю, хотел было снять у входа сапоги, адъютант запротестовал. А стоявший рядом Игнатьев заметил:

— Дипломатическая встреча с босым сердаром... Превосходно, не правда ли, господин генерал?!

Катенин неловко улыбнулся: не к месту, мол, шутки, Атамурад по-русски, с легким акцентом сказал:

— Когда ноги без сапог, то и голова яснее становится.

Хозяева удивленно переглянулись и по достоинству оценили остроту гостя.

— Садитесь, Атамурад-сердар, — пригласил Катенин,

— Вы хорошо говорите по-русски. Бывали у нас в России или где-то еще научились русскому языку?

— В Хиве много русских, господин генерал, — охотно пояснил Атамурад. — Одних рабов больше четырех тысяч человек... Но я жил у вольного русского... У Сергея-аги, у него и научился.

Имя Сергея, спасшего пятнадцать лет назад русского посланника Данилевского, до сих пор еще переходило из уст в уста. И Катенин слышал об этой истории. И не только слышал! На уме она была у него потому, что в посольстве Игнатьева находился сын Сергея-аги, подъесаул Кирилл Лихарев.

— Позвольте, Николай Павлович, у вас же сын этого самого Сергея, — воскликнул Катенин. — Любопытно узнать, жив ли Сергей-ага или уже помер?

— Он погиб... совсем недавно... — Атамурад-сердар еле выдавил из себя эти слова и тяжело вздохнул,— Наши иомуды виноваты в его гибели... Они не смогли спасти его...

— Да-с, — опечалился Катенин.

— В самом деле, не будь беды, отец и сын могли бы встретиться, — пожалел и Игнатьев.

— Жаль-жаль, — еще раз произнес, уже без всякого сожаления, Катенин и развел руками. — Что поделаешь, война есть война. Без жертв она не обходится.