Валентин Рыбин - Закаспий; Каспий; Ашхабад; Фунтиков; Красноводск; 26 бакинских комиссаров

К автомобилю подъехали красногвардейцы. Тузин, увидев их, дал команду шоферу:

- Поехали, Егор. Жми на Куропаткинскую, по ней в сторону аула Кеши, к старым казачьим казармам.

Автомобиль промчался по Гоголевской, развернулся перед красочным порталом бехаистской мечети. Снежно-белая, с зеленым куполом, увенчанным полумесяцем, она возвышалась над загороженным садом, занимавшим целый квартал. В саду, за сетчатой оградой, сидели на айване священники-бехаисты, пили чай, а по аллеям прогуливался целый павлиний выводок.

- Вот еще присоски, - пренебрежительно выговорил Тузин. - Живут и горя не знают. Тут голод - ни хлеба, ни картошки, а этим мусульманским попам везут из Персии все, чего душа пожелает. Вот бы кто мог кормить бедноту, да хрен у них чего возьмешь - кусочка хлеба не выпросишь.

За цирком Добржанской, на перекрестке Куропаткинской и Боголюбовской, повстречалась армянская дружина. Увидев совнаркомовский автомобиль, они, чтобы привлечь к себе внимание, замахали шапками в знак приветствия.

- Тоже называют себя Красной гвардией, - усмехнулся Тузин. - А служат мелкой буржуазии, и содержатся за ее счет. Гнчакистами себя именуют. В девятьсот пятом эта партия здорово помогала социал-демократам, а сейчас что-то занялась мелкими национальными интересами.

- Лавочники да сапожники, ну, цирюльники еще - что с армян возьмешь, - заметил Молибожко.

Автомобиль, выехав за город, промчался по пустырю, заросшему верблюжьей колючкой, и приблизился к Кешинскому ботаническому питомнику, рядом с которым располагалась Школа садоводства и огородничества, а сбоку, обнесенные дувалом, казармы бывшего текинского полка. У зеленых ворот, над которыми красовалась большая красная звезда, стоял часовой с винтовкой. На нем. был бордовый в полоску халат - дон, тельпек на голове, на ногах сыромятные чарыки.

- Вот она забота бывшего предсовнаркома Печатникова, - со злостью сказал Тузин. - Даже обмундирование туркменской роте не выдал... Здравствуй, красный аскер. Где командир Овезберды Кулиев?

- Ай, за трава пошли.

- За какие «трава»? - не понял Тузин. - За дровами, что ли? Зачем ему сейчас дрова, когда лето наступает?!

- Ай, не знайт моя. Бисе аскер за трава пошли.

- Кто за Кулиева остался?

- Ай, одна перс есть... Али Дженг звать.

- Джавад Али Дженг? - Лесовский улыбнулся. - Я его хорошо знаю. Ну-ка, позови его!

- Чего звать-то! - возразил Молибожко. - Или мы не имеем права войти на территорию роты? Пошли, товарищи.

Старый армейский двор был пуст. По плацу и кавалерийскому манежу разгуливал ветерок, поднимая пыль. Несколько человек, тоже в туркменской одежде, сидели в курилке. Среди них выделялся один. Был он в узкой по талии рубашке со множеством пуговиц, в широких шальварах и матерчатых туфлях, на голове шапка-боярка.

- Ну, здравствуй, Али Дженг, вот и свиделись опять.

- Бай-бо, Лесов-хан! - воскликнул обрадованно Дженг. - Где ты работаешь?

- В Совнаркоме, Дженг... Вот приехали посмотреть, как живет-может ваша красногвардейская рота. Где Овезберды Кулиев?

- Он два дня назад уехал с аскерами в горы - косить траву для лошадей. Кормить коней нечем, да и сами голодные сидим. Если хлеба не будет - все разбегутся...

- Это мой старый знакомый Али Дженг, - представил его Лесовский Тузину и Молибожко. - Толковый парень. Побольше бы таких, как он, в красные роты...

Июнь знойными удушливыми волнами накатывался на Закаспий, но от сознания того, что вокруг - в Крыму, на Дону, в Закавказье, на Волге и Урале занялись и бушуют пожарища гражданской войны, - казалось, удушье идет оттуда.

Сергей Молибожко обнародовал приказ о всеобщем воинском учете и добровольном призыве в Красную Армию. Сразу же встревожились обыватели железнодорожной слободки, армянских кварталов. Бывшие фронтовики, союз которых только что был объявлен вне закона, пошли в армянскую роту, подняли гвалт: «Почему молчит партия гнчак?! Никто не имеет права разгонять армянские дружины и загонять армян в Красную Армию!» Сходки в армянских кварталах вскоре переросли в общегородской митинг. Вечером городской парк был переполнен буржуазией. Встревоженный Молибожко позвонил городскому военкому Копылову, приказал ему ехать в парк и разъяснить обывателям подлинную суть приказа. Горвоенком, в сопровождении двух кавалеристов, тотчас поспешил к месту сборища, слез с лошади и, расталкивая толпу локтями, поднялся на трибуну.

- Граждане, да вы что, взбеленились! - закричал он, перекрикивая тягучий густой гул, исходивший от тысячи голосов. - Да ничего же особого не происходит! Происходит то, что делается во всей Советской республике! Белогвардейские банды кинулись на нашу молодую Советскую власть, и все граждане, кому дорога наша бедняцкая власть, вступают в ряды Красной Армии. Призыву подлежат граждане, обладающие хорошими нравственными качествами, вполне развитые физически и умственно, в возрасте не моложе восемнадцати и не старше тридцати пяти лет...

- Нет среди нас умных! - раздался голос. - Наши мозги давно скособочены, да и физически мы только и годны для того, чтобы сворачивать большевикам шеи!

- Граждане, прошу без оскорблений! - посуровел Копылов. - А то так можно договориться до трибунала! По законам военного времени - высшая мера за такие штучки. Прошу внимания... Каждый красноармеец получает месячное жалованье в размере сто семьдесят рублей, причем служит на всем готовом!

- Не купишь, комиссар! - вновь раздался голос и к трибуне подошел Фунтиков. - Ты думаешь, красная комиссарская рожа, мы не знаем, куда ты нас сватаешь?! Все знаем! Ты нас сватаешь на Оренбургский фронт, против атамана Дутова!

- Плохо слышно! - донеслось из-толпы. - Сбрось комиссара с трибуны, а потом уж и говори!

Фунтиков узнал по голосу Игната, шагнул к Копылову, оттолкнул в сторону, но комиссар не струсил, не отступил. Взял эсера за грудки, встряхнул и прокричал стоявшим у ворот красноармейцам:

- Сизоненко, кличь поживее помощь! Асанова с красногвардейцами зови! Поживее, Сизо... - Последние слова Копылова утонули в реве бросившейся к трибуне толпы.

Комиссара сбросили с трибуны и принялись избивать ногами, затем, боясь, как бы не забить насмерть, выбросили его за ворота на тротуар. Фунтиков вновь поднялся на трибуну.

- Сейчас или никогда, граждане асхабадцы! Наступило время помочь вольцым казакам Оренбурга и Дона - они, как и мы, люди вольные и не могут терпеть насилия комиссаров. Мужицкая власть не терпит никакого приказа! Мы сами себе хозяева. Рабочая и крестьянская власть должна быть без комиссаров! Мы против отдельных личностей, которые ради собственной карьеры топят народные массы в крови!

- Так их, так. Фунт! Дуй их в крест и мать! - закричал опять Игнат Макаров. - Не пойдут мужики против Дутова!