Валентин Рыбин - Море согласия

— Ну, ну, — толкнул хана Кеймир. — Уж не ты ли хочешь оставить меня без хлеба. Смотри, как бы сам не остался!

Пальван опять потянулся к мешку, но тут его остановили Мулла Каиб и Мирриш.

— Не затевай ссоры, пальван, уходи, — посоветовал Мирриш. — Тех, кто каджарам помогал, сегодня Кият-ага с острова прогоняет. Нет места на Челекене пособникам Бабахана. Смотри, как бы твоя кибитка не исчезла, а не о хлебе думай. Хлеб не для тебя привезен!

Кеймир стоял как оплеванный. Грудь его наполнилась яростью. «Да, зря я отвез своих друзей к Джадукяру,— подумал он. — Сейчас бы мне они пригодились. Будь они здесь, я по-другому бы разговаривал с этими вонючими жуками». Но делать было нечего: силой хлеб не возьмешь. На стороне Кията урусы. Они к каждому слову хана прислушиваются. Кеймир отошел в сторону, сел на песок. Меджид и Смельчак взяли по мешку. Больше им не продали. Ханы побоялись, что хлеб попадет в руки Кеймира. Пальван, возвращаясь и своим кибиткам, думал: «Теперь понятно, за что преследует Кият, Только прав ли он? Не помирать же нам с голоду!»

В тс время, как пальван был на торжище, Кият-хан изгонял с острова неугодных ему людей, прибирал к рукам нефтяные колодцы. К полудню он объехал всю южную сторону острова и выехал к кибитке Кеймира.

День был в самом разгаре, на дворе — ни души. Знойная тишина разливалась по войлоку юрт, по черному песку и кустикам полыни.

— Эй, кто-нибудь есть? — позвал Кият-хан.

В ответ послышалось блеяние. Всадники подъехали ближе к кибитке и увидели странное. У входа на привязи стояла коза, а под ней ползал годовалый малыш в белой рубашонке. Он приподнимался на колени и сосал козье вымя.

— Бай-е, — засмеялся Кият. — Смотри, какой йигит растет! Уж не пальвана ли сын?

— Его, — отозвался Таган-Нияз. — Мать ребенка украли каджары. Напрасно, Кият-ага, ты хочешь прогнать пальвана.

Подошла мать Кеймира.

— Салам алейкум, эдже, — сердито поздоровался Кият.— Что-то у вас тихо, будто все умерли. Где сын твой?

— За хлебом уехал, — ответила Бостан-эдже и указала рукой в сторону.

— За хлебом! — обозлился Кият. — Твой сын, видно, любит хлеб. А я хотел ему напомнить, что надо чтить память отца. Веллек-батыр никогда не заигрывал с каджарами. А в кого же твой сын удался! Скажи ему, пусть как-нибудь зайдет ко мне.

— По молодости да по глупости услужил пальван каджарам. Еще не знает, на каком туйдуке играть.— сказал Таган-Нияз.

— Нет, Таган-Нияз. Я знаю — он мстит мне за Тувак! — с раздражением заявил Кият-хан. — Не уговаривай, я проучу его как следует.

— Напомню тебе, хан, еще раз, что пальван спас твою семью от верной гибели! Неужто забыл об этом?

Кият промолчал, повернул коня и хлестнул его камчой.

Муравьев, не откладывая, приступил к топографической съемке острова. Передвигался пешком. За ним вели в поводу навьюченных лошадей подпоручики Рюмин и Катани. Процессию замыкал взвод казаков. Солдаты несли треногу и шанцевый инструмент. Время от времени полковник останавливался, велел ставить веху и начинал съемку. Демка крутился возле своего господина, покрикивал на солдат:

— Да втыкай, шельма... Шеста никогда не видел, что ли?

— А ты чего стоишь? Помоги товарищу!

— А еще с Дону, — ворчал он, усмехаясь, — Бусолей никогда что ли не видывали и вешек не ставили...

Отряд Муравьева неотступно сопровождала толпа любопытных. Демка успевал покрикивать и на них. То он отгонял их, чтобы не «пялили бельма», то спрашивал о чем-нибудь и хохотал, то посылал за молоком и чуреками. Туркмены охотно выполняли все, что он приказывал.

Днем, когда по острову расплылся белесый зной, Муравьев вывел отряд к берегу и приказал поставить палатку. Пока казаки натягивали на колья брезент, он прошел с подпоручиками к воде: офицера привлекла толпа собравшихся туркмен. Кочевники, раздетые до пояса, в штанах, засученных до колен, стояли в воде и сосредоточенно смотрели в глубь моря.

— Любопытно — чем так увлечены эти люди? — заинтересовался Муравьев. — Кажется, что-то вроде соревнования.

— Стараются, кто глубже нырнет, — предположил Рюмин.

— А для чего ножи у них в руках? — усомнился Катани.

— Они что-то режут на дне! — подсказал Демка, догнав офицеров. - И опять этот здесь, как его... батыр что ли по-ихнему? Богатырь, словом.

Русские подошли как раз в то время, когда Кеймир вынырнул из воды и стоял на мокром песке, тяжело дыша. В руках он держал большой нож. На гостей он не обратил внимание.

— Здравствуй, пальван, — осторожно сказал полковник. — Чего стоишь сердитый, как буйвол?

Кеймир ухмыльнулся и ничего не ответил. Муравьев понял, что пальван на него обижен. И догадался почему: в день приезда, когда Кият прогнал пальвана из своего кочевья, полковник не заступился за него, а надо бы.

— Хлебом запасся? — спросил Муравьев, и это прозвучало откровенной насмешкой. Николай Николаевич не знал, что и тут пальвана обидели. А Кеймир решил, что полковник знает обо всем и насмехается.

— Придет время — запасемся, — ответил он со злостью и окончательно озадачил Муравьева.

Смельчак, сидевший рядом на корточках, поднялся и сказал:

— Урус-хан, по какому закону не продали пальвану хлеб? У нас заведено — лучше убить, чем с голоду уморить.

— Позвольте, позвольте, — удивился Муравьев. — У меня нет причин обижать тебя, пальван. Кият, видно, Дема, садись на баркас и привези муку пальвану.

— Много, ваше высокоблагородие?

— Мешков пять, — распорядился Муравьев.

Дема козырнул и, в свою очередь, приказал подошедшим казакам, чтобы подогнали сюда баркас. Двое солдат отправились берегом к большой русской лодке, которая стояла в заливе.

Муравьев подошел к Кеймиру, положил на плечо руку:

— Не отчаивайся, сейчас привезут тебе хлеб.

Кеймир смущенно улыбнулся. Никогда он не думал, что знатный русский офицер будет так запросто разговаривать с ним.

— Чем вы гут заняты? — спросил полковник.

— Ай, нефтакыл достаем, — отозвался пальван. Видя, что русский заинтересован происходящим, он тотчас вошел с ножом в воду, и нырнул. Минуты две его не было. Николай Николаевич забеспокоился — не случилось ли чего. Туркмены засмеялись. Пальван вынырнул метрах в пятидесяти от берега и, покрыв в несколько взмахов расстояние, вышел на песок. Он тяжело дышал, белки глаз покраснели.

— Задохнуться так можно, — сказал Муравьев. — Слишком долго под водой был.

— Нет, не задохнемся, — переводя дыхание, отозвался пальван. — Нефтакыл крепко сидит — не отрубишь.

Тотчас он вновь ушел под воду и опять минуты через две вынырнул. На этот раз он плыл к берегу на спине. На животе пальвана громоздился большой кусок нефтакыла.

Казаки попросили Муравьева, чтобы позволил искупаться. Николай Николаевич разрешил. Тотчас они принялись нырять, но ни один не мог достать дна, откуда вырезал пудовый пласт затвердевшей нефти пальван. Туркмены откровенно посмеивались над ними, а Демка запальчиво кричал: