Валентин Рыбин - Море согласия

Делаль вернулся один. Не разговаривая, взял Смельчака за руку и потянул за собой. Вскоре они оказались в каком-то дворе, где их поджидал высокорослый бородатый старик.

— Я взял твою вещицу и твои деньги, — сказал он удовлетворенно. — Я передам эту вещицу ей. Что еще передать?

Еще месяц назад, когда пробирались к Астрабаду, Меджид и Смельчак решили во что бы то ни стало проникнуть под видом слепых сазандаров во дворец Гамза-хана, чтобы высмотреть лазейки и потом воспользоваться ими. Об этом подумал Смельчак сейчас.

— Дженабе-вали, передай ей: «Они хотят тебе спеть газал Кеймира». Пусть она пригласит к себе.

— Ладно, иди. Только и на это тоже потребуются тюмены. — Бородатый взял Смельчака за плечи, повергнул лицом к воротам и вывел на дорогу. Делалю он сказал:

— Завтра до захода солнца зайди.

Делаль и Смельчак прежним путем, через брод по каменистому берегу возвратились в кавеханэ. Заждавшийся Меджид встретил друга облегченным вздохом. Смельчак тихонько сказал:

— Прочищай свое горло, Меджид, — скоро придется петь.

Переспав ночь, Смельчак с самого утра начал ждать вечера. День показался ему слишком длинным. Несколько раз друзья принимались за чаепитие, играли в кости и все время поглядывали в ту сторону, где над глиняными трущобами бедняков возвышался замок Гамза-хана.

Лейла сидела на балконе среди служанок, слушала всевозможные рассказы о бандитах и разбойниках, которых якобы с отъездом Гамза-хана появилось очень много в Астрабаде. Старшая служанка, Фатьма-раис, смакуя сплетни, сокрушенно вздыхала:

— С чего бы это вздумалось госпоже везти вас, Лейла-джан, в Мешхед в такую пору, когда кругом так неспокойно. Разве сейчас до покаяния? Да и в чем грех ваш, Лейла-джан?

Лейла, сильно похудевшая после мучительных переживаний, безучастно внимала речам женщин. Ей было совершенно безразлично то, о чем говорят. И только слова Фатьмы-раис тронули ее сознание. Вздохнув, она отозвалась тихо:

— Разве меня везут к имаму Реза как грешницу? Нет, раис-ханум, я не грешна. Мама хочет очистить мою грудь от душевной болезни. Она говорит, что только имам Реза может снять с моей души муки и вернуть радость жизни. Только я этому не верю. Нет такого святого, который бы помог мне.

— Да, да, некоторые не понимают страданий матери по своему дитяти, — сочувственно подала голос еще одна служанка.

В это время на веранде появился евнух. Остановившись, он облокотился на перила и круглыми холодными глазами некоторое время смотрел на женщин. Служанки тотчас прекратили беседу. Лейла спросила, что ему нужно.

— Ханум, мне нужно тебя, — сказал он и засмеялся.

У Лейлы от смеха похолодела спина. Однако она, чтобы не обидеть Джина, встала и пошла к нему. Евнух еще шире заулыбался, склонился в поклоне, затем вбежал в покои дома и поманил Лейлу пальцем. Служанки, привыкшие к чудачествам евнуха, давно перестали обращать внимание на его странное поведение, и сейчас не придали ему никакого значения. Фатьма-раис махнула на евнуха рукой и принялась говорить женщинам еще о чем-то. Лейла же, напротив, насторожилась: евнух так затаенно вел себя с нею впервые. Оказавшись с ним в коридоре, возле двери своей комнаты, она не на шутку перепугалась: Джин полез к себе за пазуху. При этом глаза его таинственно заблестели, а изо рта вырвались нечленораздельные звуки. Он сунул ей в руки небольшой сверток, открыл дверь и втолкнул ее в комнату.

— Потом приду. Приду, — сказал он и затворил дверь.

Лейла, ошеломленная, стояла некоторое время: не понимала, что происходит — глупая игра Джина или... Она развернула сверток, тихо вскрикнула, схватилась за сердце и опустилась на ковер. Тотчас она пришла в себя, метнулась к двери и повернула ключ. Все ее движения теперь говорили о собранности и осторожности. Можно было подумать — она обрела то, чего ей так не хватало в последнее время. В свертке Лейла нашла маленькую недовышитую тюбетейку сына. Она не успела ее закончить. В тюбетейку была воткнута игла с красной шерстяной ниткой. Закрывшись, Лейла прижала тюбетейку к груди, селе на ковер и принялась жадно рассматривать ее. Тоскующей болью опять зашлось сердце, перед глазами встал маленький Веллек со слезами на чумазом лице.

— Ой! — вскрикнула испуганно Лейла. — Ой, да что же я сижу! Он ведь здесь! Он где-то здесь...

Лейла подскочила к двери, повернула ключ и выглянула в коридор. Евнух стоял у стены, поджидая ее.

— Зайди сюда. Джин, — сказала она прерывистым голосом. И когда он вошел в покои молодой госпожи, она спросила: — Где он? Где ты взял это?

— Ханым, это передали тебе иомуды. Они хотят пройти во дворец и спеть газал Кеймира. Если позовешь их — они придут.

— Газал Кеймира? Где они?

— Скажи, когда им прийти?

Лейла поняла, что в Астрабад приехали люди от ее мужа, может быть, даже он сам здесь.

— Пусть придут сейчас, — проговорила она торопливо. — Сейчас, я буду ждать их.

Евнух быстро удалился. Лейла в маленькое слюдяное оконце видела, как он спустился с веранды во двор и скрылся в сторожевой пристройке, у ворот. Он долго не появлялся, и Лейла, поджидая его, комкала в руках тюбетейку, прижимая ее к губам и молчаливо, без голоса, плакала. Сердце молодой матери обливалось тревогой и радостью. И невозможно было побороть это чувство. Стоило сейчас войти сюда Ширин-Тадж-ханум, и Лейла выдала бы себя. «Веллек-джан, Кеймир...» — повторяла она про себя милые имена и мысленно то уносилась к кибиткам Челекена. то опять возвращалась сюда. Забывшись, она не заметила, как, вернувшись, евнух вошел в комнату. Увидев его, Лейла вздрогнула.

— Ну, что? Ну говори, где они? — подбежала она к нему.

— Ханым, они придут завтра, — ответил евнух, и Лейла увидела в глазах его и в уголках губ легкую усмешку. Она подумала: он упрекает ее за что-то, и спросила о том, что ее давно смущало:

— Джин, скажи мне, почему ты зовешь меня «ханым», а не «ханум», как все каджары? Ведь ты не туркмен...

— Я жил с туркменами, — опять с усмешкой ответил евнух. — Они добры были ко мне. Но ты, госпожа... Ты не признаешь меня. — Евнух затоптался на месте, опустил голову и, круто повернувшись, вышел.

Лейла растерялась: этот Джин обвинял ее в том, что она не признала его. Но при чем тут она? Почему должна его признавать? Мысли ее приближались к истине, и казалось, вот-вот она откроет для себя что-то забытое, но сын и муж опять захватили все ее сознание.

Делаль, вернувшись в кавеханэ, сказал, что дочь Гамза-хана уже знает о них и пригласила их петь газалы на завтра.

Ночью Смельчак шептал своему другу:

— Пой о таком, чтобы она поняла, что мы приехали за ней. Чтобы ждала нас. Чтобы не закричала, когда заберемся к ней.

— Вай, Смельчак, не с того конца мы взялись, — с тоскою отвечал Меджид. — Разве ты не видел — какие там стены и какая стража у ворот?