Валентин Рыбин - Море согласия

В синем суконном бешмете, в круглой шапке, с небольшой крашеной бородкой и лихо закрученными усиками, он резко отличался от других. Тот, кто не знал ранее, мог легко принять его за кавказца. Даже выговор у него появился свой — полутуркменский. Он растягивал слова и все время прибавлял «э».

— Что сделает Мехти-Кули, а, если у Ярмол-паши столько солдат, сколько звезд на небе?!

— Разве туркмен может жить без бороды, э? Все аманаты были безбородые, как косе, только мне одному разрешили носить.

Якши-Мамед взахлеб рассказывал о богатствах Ярмол-паши. Хвастался, что не один раз бывал у него в доме — натирал воском полы, чистил щеткой бильярдный стол. А потом, когда Иван Муратов привез двух ахалтекинских жеребцов, то Ярмол-паша позвал к себе Якши-Мамеда на чай и долго расспрашивал о лошадях.

Рассказ Якши-Мамеда был прерван суматохой во взводе казаков: с Дарджи пришел караван из пятидесяти верблюдов. Казаки принялись вьючить животных мешками с провиантом и постелями, бочонками с водой. Якши-Мамед махнул рукой, сказал с досадой:

— Ладно, потом расскажу, — поднялся и пошел. Через час, другой, стали подходить киржимы. Дело оставалось за Киятом, ко он, по рассказам туркмен, заехал из Гасан-Кули на Челекен. Ждали, вот-вот появится.

Не теряя времени попусту, Муравьев предложил Рюмину вместе осмотреть Уфринские горы. С офицерами отправились пятеро казаков и Сеид, вызвавшийся показать тропы. Сеид был услужлив и любезен. Коротким путем он вывел полковника к вершине Кара-Сенгир и охотно отвечал на все, что интересовало офицеров.

На обратном пути Муравьев ускакал далеко вперед — оторвался от отряда. Оказавшись в пустынном ущелье, он вдруг заметил, что следом за ним едет Сеид — остальные приотстали.

— Поехали рядом. Сеид-ага, чего тащиться в хвосте? — пригласил Муравьев.

— Ай, Мурад-бек, мне здесь тоже хорошо.

Тени всадников двигались по крутой стене ущелья. Косясь на них, Муравьев увидел, как Сеид снял с плеча ружье. Мгновение полковник оглянулся, Сеид растерялся, замешкался и стал слезать с коня. Проговорил недовольно:

— Ай, что-то сбилось седло.

Муравьев, тоже, соскочил с лошади, усмехнулся. Он подождал отставших Рюмина и казаков, и все вместе поехали дальше. О своем подозрении Николай Николаевич никому ничего не сказал, но твердо уверился, что Сеид охотится за ним.

Следующую ночь Муравьев провел без сна: приплыл наконец-то Кият. Они скрылись в палатке Муравьева и долго не выходили оттуда. Демка с казаками, сторожившими вход, и слуги Абдулла и Атеке, сидевшие тут же на корточках, слышали голоса:

— Шах-заде объявил: если туркмены не разграбят корабли и не убьют урусов, то он побьет тех и других,— говорил Кият.

— Не будем играть в труса, — спокойно произнес Муравьев. — Решено: следуем к Балханам. Экспедицию усилим моряками. Я велю лейтенанту Юрьеву, чтобы взял с собой своих матросов и присоединился к нам.

Кият промолчал, что шах-заде оценил его голову и голову переводчика Муратова в несколько тысяч тюменов.

Выйдя из палатки, Кият зашагал между костров, ища сына, с которым не виделся все лето.

Якши-Мамед сидел у костра со своим младшим братом, Кадыр-Мамедом. Здесь же, склонив в молчании голову и вороша в огне прутиком, сидел Кеймир. Ему уже сообщили о гибели Меджида и Смельчака: он долго метался по берегу, рвался к своему киржиму, чтобы ехать в Астрабад и отомстить за кровь друзей. Его кое-как отговорили от нелепой затеи.. Он успокоился, и теперь его одолевали тяжкие думы. Подойдя к костру, Кият опустился на корточки около пальвана, оглядывая сыновей. Прежде чем спросить Якши-Мамеда о его поездке, сказал Кеймиру:

— Утешься, пальван. Гибель каждого из нас поджидает. Плохо, если умрем, ничего хорошего для народа не сделав. А друзья твои умерли после того, как подняли на ноги многих иомудов.

— Лучше бы я сам с ними пошел, — ответил хмуро Кеймир.

— Ты тоже пойдешь, — успокоил его Кият, — Всему свое время. А пока не горюй. — И Кият перевел взгляд на Якши-Мамеда. — Ну, выкладывай.

Якши-Мамед привстал на коленки, принялся рассказывать о плавании с купцом Герасимовым, Побывали они на Сальянах, у Ленкорани. Рыбой купец все трюмы загрузил. Договорились, что весной приплывет за рыбой на Атрек. Хлеб привезет, товары разные. Якши-Мамед вынул из-под полы халата красивую вещицу и подал ее отцу.

— Вот и чайный погребец передал тебе Герасим, Кият взял бережно подарок, разглядел у огня и завернул в кушак.

Поднявшись до свету, экспедиция двинулась на восток. Пятьдесят верблюдов везли поклажу и одно орудие. Несколько киржимов продвигались краем берега. Корабли остались на месте: залив был слишком мелок.

С утра было пасмурно, и к полудню пошел мелкий колючий дождь. Караван шествовал северным берегом Дарджи, огибая култуки Балханского залива. Места здесь были всегда топкие, а дождь превратил их в грязное болото: верблюды и люди продвигались чуть ли не по колено в воде. За день едва одолели тридцать верст и стали лагерем при кочевье Худай-Кули.

На другое утро, обогревшись за ночь у костров, двинулись дальше. Пройдя шестнадцать верст, достигли русла древнего Актама — широкой обрывистой котловины, заполненной водой. От котловины на восток уходило древнее речное русло шириной в тридцать саженей. Северный берег его состоял сплошь из песчаных дюн. Чтобы идти дальше, следовало переправиться через Актам, но киржимы давно отстали: залив был слишком мелок.

К тому же ветер дул с берега на море и не давал продвигаться парусникам. Остановившись возле древнего русла, Муравьев, Кият-хан, Муратов и офицеры долго совещались, как быть. Людей можно было переправить, но с верблюдами дело обстояло сложнее. Муравьев решил не рисковать. Послал к горам несколько туркмен: разведать, есть ли там колодцы. Целый день экспедиция простояла возле Актама.

Вечером они возвратились и привезли несколько тулумов пресной воды. Муравьев решил: коли есть на Балханах вода, то есть там и лес, и жизнь растительная, и животная.

— Рискнем, Кият-ага, переправимся, — объявил он и подозвал Юрьева. — Вот что, лейтенант, бери с собой Катани, Рюмина, матросов и начинайте переправляться.

— А с верблюдами как, ваше высокоблагородие?

— На киржиме. Пошлем казаков, пусть хотя бы один приволокут по отмели.

Тотчас человек двадцать отправились по берегу залива. Часа через три, идя по колено в воде, к устью подогнали киржим Кеймира. Сам пальван помогал казакам, упираясь плечом в борт. И он, и казаки посинели от холода. У некоторых то и дело сводило судорогой руки и ноги. Другие кашляли и кляли службу и погоду. Однако самое сложное началось, когда стали затаскивать на киржим верблюдов. Животные ревели и не слушались вожатых. С трудом загоняли их в парусник и опять, утопая по пояс в воде, толкали киржим, пока он не достигал противоположного берега.