Валентин Рыбин - Море согласия

Киржим тотчас снялся и поплыл по взбудораженной ветром отмели.

Днем плыли, ночью спали на берегу. Трое спали, один стоял на страже. Три дня справа по борту тянулись унылые однообразные пески и такыры. Ни человека, ни скотины вокруг на десять фарсахов не сыщешь. Разгуливал пустынный ветер, раскачивал с разбойным свистом кусты саксаула на барханах и большими охапками бросал песок в Каспий, будто хотел засыпать его. Потом ветер дул с моря и бросал злые серые волны на песок.

Иногда в пути встречались небольшие заливы. Их мореходы обходили стороной. Не раз, бывало, из этих заливов выскакивали люди других племен, грабили, сжигали корабли, а торговцев уводили в неволю...

Остров завиднелся вечером, на закате солнца. Издали он показался чудовищем, которое залегло в море и поджидает глупых путешественников. Подплывут к нему — и проглотит оно людей вместе с их кораблем. Уж лучше бы и в самом деле встретилось им чудовище, — думал уныло Кеймир. — Разве лучше сейчас попасться на глаза Булат-хану, его нежной дочке — Тувак! Что он скажет им, куда делись деньги? Почему девичьи украшения не привез?

Четче, четче стали видны берега Челекена. Вот уже рыбацкие лодки и кибитки видны. По пять, по шесть кибиток стоят поселения родовые тут и там.

Поплыли мореходы вдоль западного берега. С борта весь остров, как на ладони. Поперек острова — возвышенность Чохрак, пересеченная узкой змеистой дорогой. По одну сторону хребта стада верблюдов бродят в зарослях колючки. По другую сторону, в низине — озера блестят, наполненные нефтью. Колодцы нефти тут и там разбросаны. Точно такие же, как водяные, только края сухой травой обложены, чтобы не обрушивались. Видно, как люди черпают из колодцев кожаными бадьями нефть и наполняют тулумы. Это Булат-хан готовит киржимы к отправке на Астрабадский берег. А может, для людей Кията— гасанку-лийцев — заготовляет черное масло. Те на киржимах приплывут к острову, погрузят тулумы и отправятся к Астрабаду.

Повозки — двухколесные арбы — движутся вверх через Чохрак, тянут их верблюды, вытянув шеи. С моря верблюды похожи на желтых лебедей.

Киржим обогнул северную косу острова и вошел в не глубокий залив. Сразу же открылся вид на кочевье: на бе регу — кибитки в два порядка, с десяток киржимов на при чале и люди возле лодок.

Сильно изменился Кеймир за время путешествия: осунулся, ссутулился, лицо побледнело, как от персидской лихорадки. Зубы сжал батрак — будь что будет. Встал у борта в старом драном халате, даже тельпека на голове нет. Из-под халата грудь волосатая проглядывает, прикрыть нечем. Подвели моряки киржим прямо к суше, сошли по широкой доске на песок. И люди сразу поняли, случилось что-то. Прежде, когда с удачей из чужого края возвращались, то на радостях из ружей вверх палили, сейчас глаза вниз опущены...

Босяком-бродягой прошагал Кеймир мимо людей, бурк пул на приветствия, не улыбнулся даже. Увидел Кеймир и возлюбленную свою, Тувак. Она стояла вместе с женщинами возле кибиток. Радостными, но измученными тоской глазами, встречала пальвана. Лучше бы не выходила вовсе! При виде ее Кеймир чуть было от стыда не взревел. Прибавил шаг, прямо к своей кибитке направился. Сделал вид, что Булат-хана не заметил. А тот понял — недоброе привезли моряки, но что именно — догадаться не мог.

— Хей, Кеймир, — надтреснутым голосом позвал Булат-хан. Заложил руки за спину, понес на коротких ножках свое жирное тело. Кеймир остановился.

— Зайди ко мне в кибитку, батрак! — И Булат-хан, гневно сверкая глазами, ударил камчой по сапогу. Согнувшись, он нырнул в юрту. Кеймир последовал за ним.

Войдя в жилье, он рухнул на колени и трудно выгово-рил, чувствуя, что язык плохо подчиняется ему:

— Убей меня, хан, — я потерял всю выручку...

— Ы-ых, негодяй! — прорычал Булат-хан, хлестнул по голове батрака камчой и бросил ее. — Убирайся вон, ишачий сын!

Кеймир поднялся с пола, злобно взглянул на хана и, со словами, «возьми все, что есть, а руки не распускай!» выскочил из юрты.

Кибитка Кеймира стояла напротив ханской. Он шагнул в нее. Ни слова не говоря, обнял мать, судорожно всхлипнул. Тотчас отстранил ее, попросил чаю и рухнул на кошму...

Ночью Булат-хан позвал его вторично. На этот раз он был спокоен, будто ничего плохого не произошло. Когда батрак сел, хозяин сам налил ему в пиалу чаю и сказала

— Ну вот что, Кеймир. То, что ударил тебя в горя-чах — забудь. Торговое дело— трезвое дело. По трезвому и рассудим. Потерял ты без малого сорок тю-менов...

— Больше немного, Булат-ага...

— Ладно, пусть больше. Давай теперь решим — как будешь возмещать потерянное. Подсчитал я тут без тебя,— все твое живое богатство: верблюды, овцы на тридцать тю-менов потянут. Два тюмена сбросим еще — на них ты фрукты закупил. Остается восемь тюменов. За них отработаешь...

— Отработаю, хан... Бери все, мне не жалко. Голова есть, руки есть — богатство себе наживу. А теперь слушай, что тебе скажу, что Кият-ага велел передать. Урусы приплыли. Через две пятницы в Гасан-кули маслахат будет. Поезжай туда, хан.

— А зачем урусы приплыли?— встрепенулся Булат-хан и стал почесывать пятерней круглое лицо с одутловатыми щеками и маленьким носом.

— Не знаю, хан... Плыви, — узнаешь...

— Ладно, спасибо за добрую весть,— сказал Булат-хан, хотя и знать не знал — добро или зло его ожидает в Га-сан-Кули.

Утром Кеймир привел к кибиткам Булат-хана всех своих верблюдов и овец. Хозяин пристально оглядел каждого верблюда, каждую овцу в отдельности, — остался доволен. Батраку он сказал, чтобы не горевал. С кем в молодости не бывало таких случаев. Неудача — наука. Впредь ошибаться не будешь. Женишься, богатство наживешь. А сейчас — пока собирай деньги на калым: ниспошлет тебе всевышний за душу твою добрую и честь самую лучшую девушку.

— Хан-ага,— осмелел Кеймир, — ты ведь обещал отдать мне свою дочь, Тувак-джан. Неужели теперь раздумал?

— Нет, Кеймир-джан, не раздумал, — насупился хан.— Только калым за нее велик будет, боюсь, не по плечу тебе.

— Это уж не твоя забота, хан, — успокоил хозяина Кеймир. — Богатство на калым мне доставать...

— Доставай, там видно, будет,— согласился Булат-хан...

В полдень надвинулась черная, как лужа нефти, туча. Змейкой взыграла сверху вниз молния. Хрястнул гром, проворчал над волнами и закатился за горизонт, где-то у Красной косы. И опять высветила молния — желтая, многоногая, как сороконожка. И опять раскатился гул по небу. И вдруг стало тихо. И крупные дождевые капли застучали по войлоку кибиток, с каждой минутой все чаще и чаще.

Булат-хан высунулся из кибитки. На жирном одутловатом лице страх и радость. Страх от того, что весенний гром и дождь — в сентябре. Радость — колодцы свежей небесной водицей пополнятся.