Максим Ююкин - Иван Калита

— За что я люблю дядюшку Михаилу, так это за простоту души, — давясь от смеха, молвил он в ответ на вопрос удивленного Ивана, не привыкшего видеть своего обычно хмурого и сурового брата в состоянии такого безудержного веселья. — Ты только представь: он просит, чтобы я защитил его наместников в Новегороде!

— Что же, ты пойдешь на Новгород?

Юрий посмотрел на брата так, точно этот вопрос заставил его сильно усомниться в умственных способностях Ивана. На губах князя заполоскалась кривая улыбка.

— Да, я пойду на Новгород, — с каким-то странным сражением сказал он, не сводя глаз с Ивана. — Вернее, не сам пойду, а пошлю Федора Ржевского — чтобы он помог Михайловым наместникам поскорее убраться оттуда! Ужели ты хоть на миг мог помыслить, что я стану помогать Михаилу?! Ежели он споткнется, мое дело подтолкнуть его, чтобы он и вовсе упал, а не протягивать ему руку.

— Но такое вероломство навеки сделает вас врагами, — в голосе Ивана звучало плохо скрытое неодобрение.

— Какое ты еще дитя, Иване! — снисходительно улыбнулся Юрий. — Разве мы уже не стали врагами, когда схлестнулись за великое княженье? Запомни навсегда, братец: мы с тверскими князьями враги. Враги лютые, непримиримые, и доколе один из нас не перегрызет глотку другому, миру промеж нас не быть!

— А вот Михаил так не мыслит, судя по его письму, — задумчиво проговорил Иван.

В мае 1317 г. Юрий Данилович возвратился в Москву из Орды окрыленный и полный надежд. Никогда еще московский князь не был так уверен в своих силах. Обласканный молодым ханом Узбеком, который даже согласился породниться с ним, выдав за него свою сестру Кончаку, Юрий чувствовал, что уж теперь-то он свернет любые горы. По приезде в Москву немедленно сыграли свадьбу. Юрий не поскупился на расходы. Много бочек с медом и квасом выкатили в те дни из княжеских погребов для угощения московского люда, милостыня горстями летела в толпы нищих и странников. Приехавшие с Юрием ордынские послы во главе с мурзой Кавгадыем важно восседали на самых почетных местах как зримое воплощение ханской поддержки, стоявшей теперь за спиной московского князя. На Кончаку, по-восточному покорную я незаметную, никто не обращал внимания: она была лишь орудием, с помощью которого вершилась большая политика.

Тем сильнее был ошеломлен Юрий, когда Кавгадый недвусмысленно дал ему понять, что с мечтой о володимерском столе новоиспеченному ханскому родственнику лучше расстаться.

— Я лишь исполняю волю великого хана, — веско произнес ордынец, спокойно выслушав растерянно-недоуменные возражения Юрия.

Впрочем, Кавгадый тут же подсластил горькую весть, прозрачно намекнув, что готов — за соответствующее вознаграждение, конечно, — негласно поддержать военные действия Юрия против Твери. Это противоречило полученным Кавгадыем распоряжениям, но такая мелочь не смущала искушенного царедворца — уж он-то позаботится о том, чтобы в глазах великого хана именно тверской князь предстал виновником распри. С учетом новых обстоятельств Узбек вряд ли будет очень уж тщательно доискиваться до истины и со снисхождением отнесется к новому родственнику. Немного утешившись, Юрий словно позабыл о молодой жене и со всем пылом своей неугомонной души принялся собирать войско. В поход шли не только москвичи: покорные настойчивой Юрьевой воле, в Москву стекались рати низовских князей; не забыл Юрий и послать гонцов в Новгород, князем которого он стал за три года до того, после изгнания наместников Михаила. Незадолго перед выступлением рати из Москвы между Юрием и Иваном произошел разговор, на какое-то время вызвавший холодок в отношениях между братьями.

— Ты что такой смурый? — спросил как-то Юрий, заметив расстроенное лицо младшего брата. Иван тяжело вздохнул.

— Больно Елена моя убивается из-за этого треклятого похода. Ведь мы с ней как поженились, так ни на день еще не разлучались. А тут не что-нибудь, а война.

Изводит себя, бедняжка, печалью да тревогой, прямо с лица спала. А мне-то каково глядеть на нее?

— А зачем тебе с нею расставаться? — удивился Юрий. — Мы вон с Борисом своих благоверных с собою берем, чтоб от скуки, значит, не маяться, хе-хе.

— Да не место жене на войне, — слабо улыбнулся Иван. — Пусть уж лучше дома дожидается. А скучать нам Михаил Ярославич не даст, будь покоен.

Юрий нахмурился.

— Не нравится мне что-то твой настрой. Ты что, сомневаешься в нашей победе?

— Не знаю, — задумчиво произнес Иван. — Рать у нас и вправду такая, каковой еще не бывало. Да ведь Тверь, чай, тоже не последняя сила на Руси. А главное, за Михайлой цесарь. Ну разобьешь ты его, что с того? Ярлык на великий стол все равно у Михаила, это тебе и Кавгадый подтвердил. Сдается мне, напрасно ты думаешь, что ежели Азбяк отдал за тебя свою сестру, то он во всем твою сторону держать станет. Татары не попустят, абы один князь тремя наисильнейшими княженьями володел. Да и Михаил тебя перед ним крамольником выставит: на своего, мол, государя руку поднял.

— Что за чушь ты мелешь? — рассвирепел Юрий. — В своей земле я сам себе государь, а невдолге буду государить над всею Русью! Испокон веку повелось: кого сила, того и власть, а сила нынче за мною! — Юрий яростно ударил себя кулаком в грудь. — И татарам придется с этим считаться! Кавгадый не предложил бы мне подмогу, кабы считал, что Азбяк это не одобрит.

Иван спокойно выслушал эту гневную тираду. Он давно привык к подобным вспышкам: Юрий не выносил, когда ему хоть в чем-то шли наперекор. Правда, успокоившись, он иной раз прислушивался к разгневавшему его поначалу чужому мнению, хотя и не признавая открыто своей неправоты, но с течением времени это случалось все реже.

— Надеюсь, ты ведаешь, что творишь, — только и сказал Иван брату.

— Да что ему, в конце концов, от меня надобно? — возмущенно подымал голос Михаил Ярославич, расхаживая перед столом, за которым удобно устроился в кресле Кавгадый, не сводивший с князя острых внимательных глаз. — Земель? Владыка Максим на выбор предлагал ему любые города — не взял! Серебра? Да я засыплю его пенязями, только бы он оставил меня в покое! Что еще я могу сделать, дабы умерить его ярость?!

— Князь Гюрги не удовлетворится ничем, кроме великого княженья, — тихо проговорил ханский посол, почти с сожалением глядя на разгоряченного князя. — Тебе придется либо лишить его жизни, либо уступить его домогательствам.

Выслушав перевод, Михаил резко остановился и изучающе посмотрел на Кавгадыя, точно желая удостовериться, не шутит ли он. Но лицо посла было серьезным и даже строгим, лишь в самых уголках широкого рта едва заметно подрагивала затаенная усмешка. Отвернувшись к окну, князь задумался, напряженно кусая губы.