Артуро Перес-Реверте - День гнева

Майор Вантиль де Каррер, прикомандированный к обсервационному корпусу генерала Дюпона, [18] Так называемый 2-й обсервационный корпус Жиронды был сформирован в начале 1807 г. и в ноябре того же года (т. е. за полгода до описываемых событий) вступил в пределы Испании под предлогом войны с Португалией. — один из двух тысяч девятисот восьмидесяти больных, проходящих лечение (в основном от сифилиса и оспы, которые буквально косят французскую армию) в Главном военном госпитале на углу улицы Аточа и проспекта Прадо. Заслышав крики и удары, майор встает со своей койки в офицерской палате, с трудом одевается, идет взглянуть, что случилось. Перед только что захлопнувшейся решетчатой дверью, с риском для собственной жизни сдерживая натиск разъяренной толпы, рвущейся внутрь, в здание госпиталя, чтобы перебить французов, стоит капитан испанских гвардейцев с несколькими солдатами. Вантиль просит его продержаться еще хоть немного и спешно занимает оборону, подняв с кроватей всех, кто может держаться на ногах. Дверь забаррикадирована железными койками, открыта оружейная комната, некогда устроенная в одной из пустующих палат, и майор, у которого под началом оказывается человек девятьсот в заношенных и ветхих больничных рубахах, посылает их держать выходы на улицу Аточа и проспект Прадо. Капитан-гвардеец, помимо этого, должен отбить нападение санитаров и поваров, которые ударили изнутри, намереваясь перерезать больным глотки. В результате свалки, возникшей в больничных переходах и коридорах, откуда грянуло несколько выстрелов, испанца-сапера, двоих поваров и двоих санитаров запирают на кухне. Ни один француз даже не ранен. Положение спасла подоспевшая на помощь рота императорских солдат — они рассеяли толпу и оцепили госпиталь. Майор Каррер ищет капитана, чтобы узнать его имя и поблагодарить, но тот вместе со своими людьми уже ушел к себе в казарму.

Другим французам повезло меньше, чем находящимся на излечении в Главном военном госпитале. 19-летний ординарец, спешивший с приказом на Пласа-Майор, убит жителями улицы Конфрерос; взвод солдат, которые, не зная, вероятно, что творится в городе, несли по улице Сареа в казарму вязанки дров, подвергся нападению и был перебит палками и камнями, а горожане завладели оружием убитых и раненых. Примерно в этот же час священник дон Игнасьо Перес Эрнандес, как и раньше стоявший со своими прихожанами на Пуэрта-дель-Соль, увидел двух мамелюков императорской гвардии — бешеным карьером они неслись по улице Алькала между церковью и госпиталем Буэн-Сусесо, придерживая сумки, в которых, как вскоре выяснилось, когда их содержимое попало в руки падре, везли донесения генерала Груши маршалу Мюрату.

— Мавры! Это мавры! — вскричала толпа при виде их тюрбанов, торчащих усов и живописных одеяний. — Держи мавров! Не давай уйти!

Оба всадника бросили сумки с пакетами и попытались пробиться через скопище людей, хватавших их коней под уздцы. На выезде к улице Монтера египтяне дали коням шпоры, врезались в толпу, стреляя из седельных пистолетов направо и налево. За ними погнались: одного сшибли выстрелом на улице Сан-Луис, другого — на улице Луна, откуда потащили волоком обратно, по дороге избивая и терзая, пока он не умер.

Мичман Эскивель, с балкона почтамта наблюдавший все это, шлет срочное донесение военному губернатору Мадрида дону Фернандо де ла Вера-и-Пантохе: положение ухудшается, Пуэрта-дель-Соль заполнена возбужденными людьми, есть убитые, а сам он ничего сделать не может, потому что его людям по приказу свыше не выдано патронов. Довольно скоро приносят ответ — справляйтесь сами, как можете, а если нет патронов, пошлите за ними в свою казарму. Эскивель, мало на что надеясь, отправляет туда другого солдата, однако боеприпасы, как и следовало ожидать, не прибудут никогда. Несколько пав духом, он приказывает запереть парадный вход, если же толпа выломает двери и ворвется в здание — открыть подвалы, где сидят французы, и выводить их на улицу черным ходом. Сам же возвращается на балкон и отмечает, что опустевшая было площадь, с которой люди по Калье-Майор и улице Арсеналь стекались ко дворцу, вновь заполняется мечущейся толпой. И слышит крики: «Там лягушатники лупят картечью по всем без разбора».

Капитан Марселен Марбо, встревоженный пушечными залпами и ружейной пальбой, доносящимися со стороны дворца, торопливо довершает туалет, пристегивает саблю, скатывается вниз по лестнице, крича испанцу-дворецкому — капитана определили на постой в небольшой особняк рядом с площадью Санто-Доминго, — чтобы поскорее седлали его коня и выводили в патио. Он уже собирается вскочить в седло и помчаться во весь опор на недальнюю площадь Гримальди, названную так по имени дворца, где сейчас находится ставка маршала Мюрата, но тут появляется хозяин дома — советник трибунала Индий дон Антонио Эрнандес. Одет он на старинный манер — в полукафтане поверх тафтяного камзола, но седеющие волосы уже не пудрит. Увидев, что его постоялец сам не свой, но собирается во что бы то ни стало на улицу, советник с дружеской заботой удерживает его за руку:

— Если выйдете, вас убьют… Ваши соотечественники сегодня на площади стреляли в народ. Весь город вверх дном, французов бьют всюду, где встретят.

Марбо не без растерянности вспоминает о больных и беззащитных солдатах в лазаретах, об офицерах, квартирующих в частных домах по всему Мадриду.

— Нападают на безог'ужных?

— Похоже на то.

— Тг'усы!

— Напрасно вы так считаете. Каждый находит свои резоны — или, по крайней мере, считает, что находит, — поступать так или иначе.

Марбо не склонен в эту минуту оценивать чьи бы то ни было резоны. И уговорам поддаваться не намерен. Место его — рядом с Мюратом, на кону стоит его офицерская честь, решительно заявляет он Эрнандесу. Прятаться в подполе, как крыса, не станет и пусть с боем, но постарается пробиться в штаб. Хозяин, покачав головой, подводит его к решетчатому оконцу в воротах, откуда видна улица:

— Взгляните. Там самое малое человек тридцать с мушкетами, палками и ножами… Вы и шагу не успеете сделать.

Капитан хрустит пальцами; он близок к отчаянью. Советник, разумеется, прав. Тем не менее Марбо движет столь свойственная молодости отвага. Блуждающими глазами глядя на своего амфитриона, он благодарит его за гостеприимство и любезный прием. Потом снова требует коня и сжимает рукоять сабли.

— Оставьте коня здесь, спрячьте саблю в ножны и ступайте за мной, — чуть поразмыслив, говорит дон Антонио. — У вас больше шансов выбраться пешим, нежели верхом.

И достойный советник, уговорив сначала капитана набросить плащ поверх мундира, так предательски бросающегося в глаза, со всеми предосторожностями выводит постояльца в сад, через дверку в стене — на улицу, а потом кружным путем, узкими переулками провожает до угла улицы Релох, соседствующей с дворцом Гримальди, — сам при этом идет на несколько шагов впереди, чтобы убедиться, все ли в порядке, — и там целым и невредимым передает Марбо французским часовым.