Леонтий Раковский - Адмирал Ушаков

— Мы погибли! Аллах против нас!

— Спускай флаг! — крикнул высокий кумбараджи, потрясая прибойником.

Саит-Али не потерял присутствия духа. Он кинулся в самую гущу этих оробевших людей и, выхватив из-за пояса пистолет, выстрелил в кумбараджи. Бомбардир упал.

— К пушкам, презренные трусы! — в бешенстве кричал Саит-Али и колотил пистолетом по спинам и чалмам артиллеристов.

Топчи разбежались по местам.

— Прибить флаг гвоздями! Погибать, но не сдаваться! — рассвирепел Саит-Али.

Невольник-мальтиец, вжимая от страха голову в плечи, полез на флагшток.

Через минуту флаг был прибит к флагштоку.

Но ненадолго.

Ушак-паша уже обогнул пашинский корабль с кормы и ударил по нему в упор всем своим лагом.

Саит-Али показалось, что в этом громе пушек, в свисте ядер на его голову рушится небо: со страшным треском упала перебитая русскими ядрами бизань-мачта. Вместе с ней посыпалась в воду резная золоченая корсарская корма — только зазвенели разбитые стекла.

Оглушенный, окровавленный, стоял Саит-Али в этой путанице снастей, как в паутине. Сквозь густые облака порохового дыма он увидал и запомнил на всю жизнь две вещи: в обломках рангоута свой разорванный, поверженный флаг да на юте флагманского русского корабля — человека в белом мундире и треуголке. Глядя на Саит-Али, этот человек зло потрясал вслед ему кулаком.

Саит-Али догадался: то был непобедимый Ушак-паша.

Адмирал Ушаков хотел, во что бы то ни стало захватить в плен или утопить этого наглеца и хвастунишку алжирского пашу Саит-Али. Но как только пашинский корабль увалился под ветер, алжирские и тунисские суда успели заслонить своего адмирала. Весь удар принял на себя вице-адмирал «Красного флага» и его авангард. Но и они недолго смогли выдержать сосредоточенный, меткий огонь русских пушек, — стали уходить к югу.

Ушаков бесстрашно врезался в самую гущу турецких кораблей. Флагманский корабль бил с обоих бортов — по кораблю Саит-Али и вдоль всего турецкого флота.

Мало-помалу турки оказались окруженными со всех сторон кораблями Ушакова. Русские били в это скопище турецких мачт как по густому лесу. Ни один выстрел не пропадал зря. Устрашенные и потерявшие всякий строй турки беспорядочно отстреливались, то и дело попадая в своих.

Над морем плавали столбы густого дыма, прорезывавшегося яркими вспышками выстрелов. Стало невозможно следить за движениями турок. К тому же совершенно упал ветер. Казалось, что и на этот раз турки благополучно укроются в портах.

Часа через два подул норд-вест. Ушаков кинулся в погоню. Но ветер стал усиливаться и развел большое волнение. Пришлось возвращаться назад.

— Неужели Саит-Али унесет ноги? — огорченно спросил флаг-капитан.

— Никогда! — возразил Федор Федорович. — Смотрите, что делается на море! Ветер доломает то, что перебили наши ядра.

Ушаков оказался прав.

До Константинополя кое-как добралась только алжирская эскадра. Остальные затонули в пути или, разбитые вдребезги, прибились к румелийским берегам.

Алжирская эскадра вошла в пролив ночью. Флагманский корабль Саит-Али, на котором лежало четыреста пятьдесят человек убитых и раненых, начал тонуть. Он стрелял из пушек, прося помощи, а турки думали, что в Босфор уже прорвался страшный Ушак-паша.

Весь Константинополь всполошился. Султан был настолько напуган всем случившимся, что послал гонца к великому визирю на Дунай, приказав ускорить мирные переговоры с Россией, которые до этого турки сами же затягивали.

Ушаков не знал об этом. Он стоял у румелийских берегов, у мыса Эмене, спешно чинил поврежденные в бою суда.

Ремонт оказался небольшим. На эскадре день и ночь стучали топоры. Адмирал не спал сам, следил за всем, торопил:

— Поднатужьтесь, братцы! Добьем турка!

Он решил идти прямо в Константинополь, чтобы окончательно уничтожить остатки разбитого турецкого флота, собранного султаном со всех морей.

Повреждения на судах починили за трое суток.

Ушаков сначала направился к Варне. Он получил сведения, что там укрылась часть турецкого флота. Федор Федорович хотел сперва разделаться с ним.

8 августа показалась Варна.

И вдруг от берега отделились два турецких кирлангича и смело пошли навстречу русским.

— Гляди, гляди, турок прет в атаку!

— Чудеса в решете! — смеялись русские моряки.

Кирлангичи еще издали начали подавать какие-то знаки.

Ушаков смотрел в трубу, ничего не понимая. Злился:

— Ну и сигнальщики! Черт ли их разберет, чего они там хотят!

— Ваше превосходительство, машут белым. Сдаются! — радостно крикнул вахтенный лейтенант.

— Пусть подходят!

Кирлангичи подошли к флагманскому «Рождеству Христову».

Турецкие матросы глядели на русские корабли искоса, но с любопытством. А наемные греческие моряки толкались на верхней палубе, смеялись и что-то радостно кричали.

Вскоре на шканцы «Рождества Христова» взошел, прикладывая руки к груди, турецкий офицер. Он вручил пакет.

В пакете было уведомление командующего сухопутной армией князя Репнина о том, что между Россией и Турцией заключено перемирие и военные действия прекращены.

— Ну, счастлив турецкий бог! — сказал Федор Федорович. — А жалко: раз и навсегда покончили бы с оттоманским флотом!

Но делать было нечего, — пришлось идти домой, в Севастополь.

Потемкин чрезвычайно обрадовался блистательной победе Черноморского флота. Он писал Ушакову:

« С удовольствием получил я рапорт Вашего превосходительства… об одержанной Вами над флотом неприятельским победе, которая, возвышая честь флага Российского, служит и к особливой славе Вашей. Я, свидетельствуя чрез сие мою благодарность Вашему превосходительству, препоручаю Вам объявить оную и всем соучаствовавшим в знаменитом сем происшествии. Подвиги их не останутся без достойного возмездия ».

Это было последнее поздравление светлейшего: через два месяца его не стало.

Место Потемкина занял очередной любимец императрицы, ничем не замечательный Платон Зубов.

Адмиралтейство было переведено из Херсона в новый город Николаев, основанный на Бугском лимане у Черного моря.

Войны не предвиделось. Ушаков, как старший член Черноморского правления, зиму и весну жил в Николаеве.

Денщик вице-адмирала Федора Федоровича Ушакова Федор Скворцов стоял на подоконнике и протирал верхние стекла окна. Адмирала не было дома — он с утра ушел на верфи, и Федор принялся за уборку.

В квартире все сияло, как на корабле. Медные ручки дверей начищены до умопомрачительного блеска, полы натерты воском — хоть смотрись в них.