Николай Ключарев - Железная роза

Пошли они к барину позволенья на свадьбу просить. А тот глянул на дивчину и говорит парню: «Позволенье дам, только сначала урок мной заданный выполни!» И велел ему валун-камни на высокую гору катать. «Как вкатишь все, так и разрешенье получишь».

Не знал парень, что камни те заколдованные, пошел к горе, катать начал. День катает, другой, третий — и все без толку. До вершины докатит, вниз спускаться начнет, а камень его обгоняет, вниз к подножию скатывается.

Катает парень камни, из сил выбивается, а не сдается. Уж больно охота ему на любушке своей жениться. Все равно, думает, своего добьюсь. А барин тем временем злое дело над его зазнобой учинить замыслил, приказал слугам своим в опочивальню к нему ее привести. Настала ночка темная, пришли слуги подлые, взяли молодицу под белы руки, повели к барину.

— Чего же парень-то! — воскликнул Васька.

— А парень сидит у костра, отдохнуть решил. На каменьях огонь развел, поленья в костер кидает, а тепла добыть не может: камень его в себя забирает. Осерчал парень, ударил шапкой о землю, оставил огонь на камнях догорать, снова за работу взялся, полез с валуном на гору.

— Эх! — не удержался опять Василий.

— Ты погоди, милок, слушай, что дале будет.

…Ведут девку слуги подлые, над судьбой ее надсмехаются. А девка догадалась, какая гроза ей грозит, вырвалась из рук палаческих, к жениху кинулась. Узнал о том барин, за ней вдогонь бросился. Бежит девка, спасается. Уж и гора близка, а барин настигает, вот-вот схватит. Видит девушка, нет ей спасенья, выхватила нож острый, сама себя зарезала, жизни лишила.

Парень предсмертный крик ее услыхал, из рук валун-камень выпустил. Покатился тот камень вниз с силой огромной, о другие валуны стукнулся, на мелкие части разлетелся. Какой камень ни расколется, на нем, словно роза-цветок распускается, кровь девичья проступает.

Вступил парень в бой с обидчиком. Долго бились они, и стал барин осиливать. Лежать бы парню в земле сырой рядом с суженой, да попался ему в руки кусок железа острого, из валун-камня выплавленного. Только раз ударил злодея — пал тот на землю, не встал больше.

Похоронил парень свою любушку, пошел по белу свету бродить, о судьбе своей людям печалиться, тайну камня рудого рассказывать. Научил он людей плавить тот камень, железо из него добывать. А кто железо варить умеет, тот силой могучей владеет.

— Владеют, — промолвил Рощин. — Только не такие, как мы с тобой, а богачи, Баташевы да Демидовы.

— А ты, милок, про то помни, как с обидчиком парень расплатился, своей силушкой переведался.

— Вот и нам надо так!

— Надо!.. Рано тебе об этих делах думать.

— О чем же мне думать-то?

— Как о чем? О девках.

— Эх, дедушка Лука! С тобой всерьез, а ты…

Василий обиделся и замолчал.

Ярко горевший с вечера костер чуть теплился. Осторожно, чтобы не разбудить начавшего дремать плотинного, Рощин подложил в огонь толстую корягу, поправил армяк у себя под головой, улегся поудобнее. Уже засыпая, подумал: «А хорошо на реке! Каждый день ходил бы сюда…»

Двое с котомками за спиной шли пешком, третий позади ехал верхом на лошади. Лес то расступался перед ними, образуя прогалины, то вырастал стеной, преграждая дорогу. Местами с трудом удавалось продраться сквозь чащобник, и вершный зло матерился.

— Слушай-ко, милок, ну чего ты лаешься? — миролюбиво говорил Лука. — Мы вот незнаемо куда идем, да и не своей волей, и то помалкиваем.

— А ты поговори еще! — Приказчик снова выругался. — Вот пригоню на место, там и разговаривай… С волками да медведями.

Лука остановился.

— Неужто есть?

Приказчик кивнул головой.

— И много?

— Велия тьма!

— Слышь, Ястребов?

— Ну и что? Не бойся, не тронут, — отозвался Павел.

На место пришли только к вечеру. На большой поляне тихо курились видимо давно зажженные палы. Навстречу путникам с хриплым лаем метнулась лохматая собачонка. Из притулившейся на краю поляны землянки вышел невысокий с черной, как смоль, бородой мужик.

— Примай, Чурило! — крикнул приказчик.

— Пошто они мне? — исподлобья глянув на пришедших, спросил жигарь. — Без них, вдвоем с женкой управлюсь.

— Велено так. За провинность будут у тебя работать. Барин милостив еще к ним, на пять недель приказал только послать, потом опять на завод возьмут.

Приказчик слез с седла и пустил лошадь на луг.

— Работу, сказано, им дать самую тяжелую, понял? Что сделают — в зачет тебе пойдет, а с тобой я потом расквитаюсь. Уголья много наготовил?

— Пять куч сложено.

— Что-то мало ты ноне!

— Уголь погляди какой. Ни на одном курене не найдешь!

— Ну-ну, смотри у меня.

Приказчик подошел к лошади, подтянул подпруги и легко вскочил в седло.

— Удалой! — сказал жигарь, глядя ему вслед. — Не боится ехать на ночь глядя.

Постоял молча, почесал в затылке.

— Вот грех, ночевать-то вам негде. В землянке тесно, да и негоже: женка со мной.

— А мы вон в тех кустиках шалаш построим, — ответил Ястребов. — Теперь лето, теплынь. Топор-то есть у тебя?

— Жигарю как без топора? И не один найдется.

Ловко орудуя топором, Павел вырубил кустарник, затем сплел верхушки молодой ветлы.

— Тебе, я вижу, не впервой такое жилье ладить? — спросил Лука.

— Приходилось. Пойдешь, бывало, на речку, обязательно на ночь шалаш состроишь.

Нарубив еловых лап, навалили их на крышу.

— Ты клади так, чтобы иглицы к земле смотрели, — учил Павел. — Так способней. Дождь пойдет — вода внутрь не попадет, наземь стекать будет.

— Ишь ты, молодой, а разумный!

— Тебе что, в лесу бывать не приходилось?

— Бывать-то бывал. По грибы хаживал. А шалаш — пошто он мне?

Ястребов отобрал лапник помельче, набросал вовнутрь:

— Вот нам и постеля.

Притомившись за день, уснули быстро. Ночь промелькнула, как звезда по небу пронеслась.

— Эй вы, варнаки, долго дрыхнуть будете?

Открыв глаза, Ястребов посмотрел на стоявшего у шалаша жигаря и толкнул в бок Луку.

Солнце, поднимавшееся где-то за лесом, чуть золотило верхушки сосен. Неяркий свет пробивался сквозь чащобу. Утреннюю тишину нарушало лишь щебетание птиц.

— Куда в эдакую рань? — ворчал Лука.

— Айдате за мной!

Чурило коротко объяснил, какой лес нужно выбирать для пожога, как лучше валить и разделывать древесину.

— Наготовите — на поляну волоките, скоро новые кучи палить будем.

Высоко взметнула кверху небольшой и неяркий иглистый свой шатер гладкостволая сосна. Павел подошел, поглядел, куда способнее ее валить, и взялся за топор. Размахнулся и с силой ударил по дереву, потом еще и еще. Раз за разом бил он по твердому, как кость, стволу, все глубже вонзая лезвие топора. Янтарные щепы разлетались в разные стороны. Чем глубже становился надруб, тем чаще вздрагивала сосна под ударами топора дровосека.