Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

– И плоше того не бывало,- снова стал жаловаться старик,- ни при отце, ни при деде его, государях великих!…

Иван Старков на минуту умолк, опасливо оглянулся на дверь и заговорил тихим шепотом:

– Дед-то да отец-то всю жизнь петлю распутывали, а он – на-поди! Все княжество Московское Улу-Махмету отдает, а себе Тверь берет!… Словно рукавицу снял да бросил!…

– Да неужто ж в самом деле так?…- с ужасом проговорил Можайский.- Митя, да что же это?!

Князь Дмитрий пожал плечами.

– То же и я тебе сказывал… Ну, а меня-то пошто разыскивать, Иван Ларивоныч?! Весть-то твоя знакома мне: сам намедни в Москве был!…

– Знаю, знаю, надежа-государь! Только как уехал ты – со дня на день хуже да хуже пошло… Житья от татар не стало!… Терпели мы, терпели да надумали дело…

Боярин пересел поближе к столу.

– По всей Москве,- зашептал он опять,- говор идет: какой он нам князь великий, коли хану нас отдает? Не надо нам его… Не один-де он внук у великого князя Дмитрия!… Посадим другого, авось в обиду нас не даст…

Да… Глас народа – глас Божий… И мы-то, бояре княжеские, тоже промеж себя толкуем… Вот и надумали: коли ты с нами так – и мы тебе не слуги! Надумали да и положили: возьмем себе великим князем князя Дмитрия

Юрьевича!…

Старков остановился и зорко взглянул на Можайского. Но на лице князя Ивана не отразилось ни досады, ни зависти. Он сам сознавал превосходство брата Дмитрия, и выбор Москвы казался ему вполне естественным при настоящих обстоятельствах.

Князь Дмитрий слушал своего благожелателя и недоумевал. Все, что говорил сейчас Старков, Шемяке было известно еще в Москве; и тогда Старков и некоторые другие бояре – хотя очень немногие – прочили его в великие князья московские… Только мало было толку от этих разговоров: никакой надежды не было столкнуть Василия и сесть на его место. Москва любила своего государя и не выдала бы без жестокой борьбы… Неужто хитрый старик придумал что?!

Такие мысли пробегали в голове Дмитрия, пока он слушал своего сторонника.

– Не в обиду будь сказано тебе и брату твоему, государь-князь Иван,- начал старик,- князь Дмитрий противу вас всех, внучат Дмитриевых, удалью да характером взял… А дела ноне такие, что коли упустишь минуту, потом не поправишь!… Так ли говорю, надежа-государь?…

– Так-то оно так,- задумчиво отозвался Можайский.- Да ведь что поделаешь-то?… По нужде терпеть да глядеть все приходится!…

Князь Иван, как и отец его, дядя великого князя, никогда не оспаривали лично для себя московского княжения: по характеру они были противниками всяких междоусобиц.

– Надежа-государь! – убедительно зашептал Старков, бросив быстрый взгляд на Дмитрия.- Стерпеть-то, пожалуй, можно: да ведь земля-то вся наша русская сгинет! А будет великим князем Дмитрий Юрьевич – все переменится!…

– Так неужто кровь братнюю проливать? Не пойду я на такое дело, боярин!- решительно произнес брат Иван.

– Что ты, что ты, государь! – словно в испуге замахал руками Старков.- Этакое слово молвил: кровь проливать! Христос с тобой! Рази мы-то пойдем на такое дело?! По-хорошему все устроим – никто в обиде не будет…

Шемяку давно уже разбирало нетерпение. Он видел, что старик умышленно растягивает свой рассказ, стараясь склонить на свою сторону Можайского. Дмитрий знал нерешительность и добродушие князя Ивана, знал, что его убеждать надо долго,- и все-таки не выдержал:

– Так по-хорошему, говоришь, устроится все, боярин? Ну, ну, сказывай, что вы там удумали…

Красивое лицо Дмитрия выражало волнение, руки нетерпеливо перебирали золотую бахрому скатерти…

Князь Иван тоже с усиленным вниманием смотрел на старика.

По-хорошему, государи-князья, удумали мы, по-хорошему!… Ноне у нас Сырная неделя, а через шесть дней – Великий пост… А на первой неделе великий князь в Сергиеву обитель едет, говеть там будет… Москва-то без головы, значит, останется… Как уедет он в обитель, вы, государи-князья, в ту же ночь к нам… В воротах задержки не будет – все уж улажено… Поутру народу объявим… Увидят, что ты, государь-князь Иван, заодно с братом стоишь – и перечить никто не будет.

– А с великим князем да со всей семьей что будет? – недоумевая, произнес Можайский.- На кровь не пойду, сказал уж!…

– Ох ты, Господи, государь-князь! – всплеснул снова руками лукавый старик.- Да кто ж говорит о крови? Княгиню с детками да старуху попридержим в Москве, а сами в обитель съездим: там все тихо да полюбовно с князем Василием устроим… Не враг же он себе, поймет, что не хотят ему худого братья! А как кончится дело – даст ему великий князь и государь Дмитрий Юрьевич в удел Вятку али еще что… Будет он себе поживать там в мире да спокойствии с детками и княгиней, а земле-то нашей спасение всей… И все-то таково тихо да мирно обойдется!… Князь Иван сидел и думал. Не любил он таких дел, всю жизнь сторонился смут… А с другой стороны, шутка ли: задумал Василий все княжество татарам отдать! На убийство, на кровь не пошел бы он… А как без этого обойтись можно – разве будет грех? Земля русская спасена будет, а Василия брат Дмитрий не обидит… не такой он!…

Старый боярин зорко смотрел на хозяина и, казалось, угадывал, какие мысли волнуют князя Ивана.

– Что ж, государь-князь,- прервал он молчание,- сам видишь, как все выходит… Коли решать, так решать… Ты-то, государь-князь великий,- обратился боярин к Дмитрию,- как изволишь?…

– Коли нужда такая пришла, не буду отнекиваться!- отозвался Шемяка.- Авось, Бог даст, не хуже Василия дело справлю…

– С товарищами я приехал – не один… От детей боярских выборных трое просить тебя, государь, о том же посланы… Духовенство тоже за тебя, и от них выборный есть… Из Москвы-то мы в Звенигород поехали, а там сказали: «У князя Ивана Андреевича князь наш…»

Несколько минут все трое молчали. Князь Дмитрий и Старков нетерпеливо ждали, что наконец скажет князь Иван.

– Не пошел бы я на смуту,- медленно заговорил

Можайский,- коли б не сказался Василий врагом земли своей!… А коли так – и я с тобой заодно, князь великий и государь Дмитрий Юрьевич!…

С этими словами князь Иван поднялся с лавки и в пояс поклонился своему двоюродному брату.

– Век твоей дружбы ко мне не забуду! – проговорил он.- А Василию, видит Бог, зла никакого не сделаем!…

– Ишь ты, добрый какой!…- насмешливо поглядел на Шемяку боярин Старков.

Шумливая и пьяная масленица подошла к концу. Всю неделю гуляла-веселилась Москва; на площадях и улицах, у кабаков и кружал день и ночь стоном стояли в воздухе гомон и крики расходившихся гуляк…

Наступил канун Великого поста.

Почти совсем затихло на московских улицах; изредка разве попадется пьяный – кабацкий ярыга и завсегдатай, он и в Прощеное воскресенье опохмелиться не прочь, да не на что больше: последнюю копейку вчера ребром поставил…