Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

Софья Витовтовна и сын ее, разумеется, очень хорошо были осведомлены о происхождении несметных богатств Витовта. Более того, разоренные новгородцы отказались в прошлом году давать Москве обусловленный со времен Дмитрия Донского черный бор, ссылаясь на то, что во всех новгородских волостях, включая Заволочье, с каждых десяти человек берется в казну один рубль серебром, чтобы только возместить нанесенный литовцами урон. Единственным утешением Василию Васильевичу было то, что литовский дедушка после грабежа клятвенно обещался не трогать больше порубежных русских земель.

Семь недель шло празднование, все ждали приезда посла Римского, из рук которого должен был Витовт принять венец и называться после этого королем Литовским.

Но не суждено было тому сбыться. Остался Витовт по-прежнему князем. Воспротивились вельможи польские, испугались, что Литва, став независимым королевством, на Польшу покуситься может, и не пропустили в Литву императорских послов.

Веселые пиры сразу прекратились. Опозоренный Витовт слег в болезни. Венценосцы и князья покинули Литву. Но московских родственников и митрополита просил Витовт задержаться. Конечно, они уважили его просьбу, остались еще на одиннадцать недель.

Обманутый в своих честолюбивых чаяниях коварными ляхами, Витовт искал утешения в душеспасительных беседах со святителем и, к несказанной радости Фотия, легко согласился на присоединение Киевской митрополии к Московской. Так же, без малого колебания расстался Витовт с церковными сокровищами и святынями – передал Москве доски великих страстей Спасовых, ступенки [23] Ступенки – здесь: обувь без запятника, туфли для дома. Богородицы, честные иконы, обложенные золотом и серебром. И хотя передал он их не митрополиту, а дочери своей, так что находиться они должны будут не в митрополичьей ризнице, а в великокняжеской казне, дела это не меняло – главное, что теперь уж не попадут они в руки латинян.

И о своей решительной поддержке Василия Васильевича в его противостоянии с дядей Юрием Дмитриевичем заверил Витовт, говорил слабым, но любезным голосом:

– Не дал мне Господь сына, только дочери родились, зато вот внук пригожий – и великий князь, и обличьем в меня!

Софья Витовтовна при этих словах втай усмехнулась: носатый и сумрачный Василий, может, и впрямь в литовского деда, но ростом, статью, силой не по годам – явно в русскую родню. Последышек. Божьей милостью один выжил из всех сыновей.

– И отцом твоим завещано мне блюсти права твои великокняжеские,- продолжал Витовт.

Вот это правда. И тут ты, батюшка, мог бы быть попроворней и порешительней, особо сейчас, как настала пора Василию престол московский занять. С десяти лет сирота, и Софье Витовтовне самой надлежало управлять да совету боярскому. Но совет этот – с ним ухо востро держи, никому нельзя верить, но и показывать недоверие нельзя. Приходится вид делать, что все в согласии и благочинии идет. Терпеть надо, пока Вася в возраст придет. Среди бояр искать сторонников всеми способами, с деверьями родниться, но опасаться их люто: и Юрий Дмитриевич, и Константин Дмитриевич сами на престол залезть хотят и в большом гневе, слышь, часу ждут решительного. На кого опереться? Теперь скоро уж. А дедушка-то литовский больше словами теплыми да дарами памятными гораздует. У него своих дел и забот невпроворот: и татары, и поляки, войны с Новгородом и Псковом. А у нее с сыном своя страна и своя судьба, от родины и батюшки Витовта отдельная. Даже и с ним приходится зорко себя держать, догадливо. Как орлица, одна с птенцом малолетним оберегала она эти годы гнездо московское.

Софья вздохнула с горделивой печалью, Должен бы опекать ее семью великий князь литовский, да все-таки больше надежды на Фотия: искусен в уговорах-убеждениях, в речах тих, но тверд, в стремлениях неотступен. И ей, православной, митрополит – заступник верный. А батюшка Витовт до старости перекидчив и в мыслях, и в поступках. Это от слабости души, от тщеславия. Хоть и горд, казалось бы, но то он католиком сделается, то из выгоды опять в православие сигает, а ино снова к латинской вере переметывается. Мечта его о королевстве не сбылась. Жалко отца по-настоящему. Труды его, конечно, сложны и опасны. Ну, она, Софья, достойная дочь, сама порадеет укрепе великого княжества Московского. Высоко ее судьба вознесла, самовластье даровала лестное, и она его не уронит, не раскрошит на мелкости, во всей силе сыну отдаст, наследнику славного рода Дмитрия Донского.

…В обратный путь отправились уж на санном полозе. До Москвы оставался один день пути, когда догнали их сразу две скорбных вести. Сначала игумен монастыря, в котором остановились на ночлег, сообщил, со слов калик перехожих, что днесь в Москве почил в Боге знаменитый изограф Андрей Рублев [24] …почил в Боге знаменитый изограф Андрей Рублев,- Рублев Андрей (ок. 1360-70 – ок. 1430), русский иконописец, крупнейший мастер московской школы живописи. Участвовал в создании росписи и икон многих соборов, в т. ч. старого Благовещенского в Москве (1405), Успенского во Владимире (1408), Троицкого в Троицко-Сергиевой лавре (1425-1427) и др. . И в этот же день прискакал в Вязьму на взмыленном коне литовский гонец с грамотой: расставшийся с мечтой стать королем Витовт, так и не восстав от недуга, отбросил все свои земные помышления.

Софья Витовтовна велела немедленно поворачивать назад. Уверена была, что и митрополит поспешит на погребение ее отца, но Фотий неожиданно отказался:

– Он скончался в иной вере, по католическому обряду его и проводят.

Софья Витовтовна ничего не ответила. Тяжким было их обоюдное молчание. Вышед из возков, стояли они на ветру близ полураздетой, поскрипывающей черными ветками рощи. Василий, пошмыгивая носом, топтался в грязной снеговой каше, раздавленной полозьями. Слуги и стража почтительно ждали в отдалении.

– Прости меня, Христа ради, княгиня,- молвил наконец Фотий.- Пожалей немощь мою в твоем великом горе.

В упор встретились взглядами: княгинин – гневный, прозрачный, и тихо-неуступчивый, соболезнующий – владыки.

– Благословит тебя Бог на скорбные труды твои!

Софья не подошла к руке. Отвернувшись, бесслезно уткнулась губами в воротник шубы. Брови сошлись в горькой складке.

Василий, поспешно скинув шапку перед митрополитом, тоже полез в возок вслед за матерью.

Стражники понужнули коней. Раскидывая снежные комья, княжеский поезд тронулся.

Долго, с болью в душе глядел ему вослед владыка. Твердый лист в красных прожилках, оторванный ветром, слетел ему на грудь, приник плотно, будто нуждаясь в защите. Сердцем, сквозь одежду владыка, казалось, почувствовал его холод. Снял его с груди и, забыв в пальцах, шептал: