Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

Все они были мастаки, каждый в своем искусстве дока, но целодневно слушать их было утомительно, и Марья

Ярославна выказывала новую прихоть:

– Василек, пойдем в шашечную палату.

Имелась такая во дворце. Шахи давно стали любимым развлечением в великокняжеской семье и ее окружении – играли бояре и челядь, женщины и дети. Особенно ярым любителем был Василий Дмитриевич. Рассказывала Софья Витовтовна – не знай, правда ли? – будто играл он и выиграл партию у хана Тохтамыша, когда был в Сарае. А когда ездил в гости к тестю в Троки, то просиживал с Витовтом за клетчатой доской ночи напролет, но каковы успехи там были, осталось почему-то неизвестным. Свою любовь к этой игре Василий Дмитриевич увековечил тем, что в одной из палат повелел выложить пол из шестидесяти четырех плиток: белого цвета квадраты – из липы, черного – из дуба. Так и звали эту палату шашечной, хотя играли в шахи повсюду, даже у придворных стражников были доски с фигурами.

Василий Васильевич играл плохо. Постоянно проигрывал матери: когда был маленький – в рев пускался, а вырос – сердился и отказывался снова садиться за доску против Софьи Витовтовны. Но с Марьей Ярославной, недавно лишь пристрастившейся к игре, справлялся. Получив в очередной раз шах и мат своему кесарю, она удивлялась:

– Как же ты ловко играешь, Василек! Наверное, сильнее всех!

– Нет,- скромничал Василий.- Боярин мой Полуект Море умеет играть спиной к доске. И фрязин Альбергати тоже.

– Как это – спиной?

– Ну, могут завязать себе глаза и играть, как слепые.

– Хочу с ними сыграть, пусть придут!

Василий не только не рассердился на сумасшедшее желание супруги, но рад был исполнить его, потому что победы над ней ему радости не доставляли из-за очевидного неравенства сил.

А Полуект Море с Альбергати, томившиеся ожиданием, когда великий князь пошлет их наконец со своими тайными поручениями, предовольны были переходом из дворянской повалуши в царские покои.

Они пришли, когда партия у великокняжеской четы была в самом разгаре. Полуекту Море палата была не в диковину, а Альбергати пришел в изумление, увидев пол в виде доски, игральную доску – чеканенную, с изум-рудинамн в каждой клетке, фигуры золоченые против серебряных. Произнес зачарованно:

– Паки и паки скажу: богата и обильна Русь нетронутыми дарами Создателя!

Присмотревшись к расположению фигур, оба ново-пришедших игрока увидели, что если Марья Ярославна пойдет конем, то дела великого князя станут плохи.

Княгиня по-детски раскачивалась, сидя на высоком, обитом бархатом кресле, морщила лобик, шевелила губами, однако выигрывающего хода не видела. Полуект Море не удержался:

– Ходи конем вкось на десную сторону.

Василий Васильевич насупился, но никак не отозвался на подсказку.

Марья Ярославна колебалась – протягивала руку к золотому коню, но отдергивала, словно он жегся.

Альбергати сказал, будто бы ни к кому не обращаясь:

– У арабов в Великом Эмирате закон такой есть: заключать в тюрьму человека «за злостное подсказывание ходов во время игры правоверных».

Знал бы фрязин, к чему приведут его слова, не хвалился бы своими познаниями.

Молодая великая княгиня решилась наконец пойти «конем вкось». Василий Васильевич поднялся, сгрудил фигуры и вызвал слуг:

– Мы тоже правоверные! В поруб боярина, в Беклемишевский подвал!

Вооруженные мечами стражники взяли под руки растерявшегося Василия – Полуекта Море: он молчал, не противился, только изумлялся столь неожиданному жестокому приказу своего князя.

Когда остались в палате втроем, Василий Васильевич объяснил фрязину:

– А тебе, Алипий, пора догонять митрополита Исидора. Ты ведь готов; все на дорогу получил? И как сообщаться со мной – помнишь?

– Все получил, государь, все помню, только твоего последнего слова жду.

– Я сказал его. Не опоздаешь?

– Нет-нет. Исидор, я знаю, ехал через Псков в Ригу, потом зачем-то кривым путем на Вербек и Юрьев Ливонский. Морем доплыл до Любека, а теперь поедет в Феррару через всю Германию. Пока он минует Люнебург, Брауншвейг, Лейпциг, Бамберг, Нюренберг, Аугсбург, Инсбрук и Падую, у него уйдет три месяца. А я за один до Феррары родной доберусь.

– Иди с Богом!

– Иду, иду… Вот только сыграю еще одну партию в шахи с принцем крови, с Шемякою, мы уговорились…

– Какой он тебе принц! Немедленно покинь дворец!

– И то ладно, непременно ладно… – Альбергати учтиво поклонился Марье Ярославне, повернулся к великому князю, коснувшись концами пальцев правой руки шашечного навощенного пола.

После его ухода Марья Ярославна подошла с супругу, положила голову ему на грудь, сказала растроганно:

– Столь сильно люб ты мне, что я никогда больше не буду тебя в шахи обыгрывать.

Василий поцеловал жену в пробор волос, поддержал игру:

– А как же наинак! Кому охота в гости к Беклемишеву?

Беклемишевские подвалы, расположенные за каменной крепостной стеной, славу имели недобрую. Со времен еще Дмитрия Донского немало опасных беззаконников приняло истому в гостях у боярина Никиты Беклемишева. Нынче было здесь уже имение Юрия Патрикиевича, но старое название сохранилось. За мелкие злодеяния сюда не заключали, а убежать из подвалов не удалось еще никому.

После вечерни, как угомонился кремлевский люд, великий князь приказал привести боярина Василия в шашечную палату. Тот вошел угрюмый, но смотрел незло, скорее удивленно.

– Хочу с тобой сыграть, Полуект! – весело встретил его великий князь.- Правду ли бают, будто ты можешь вести бой в шахи с завязанными глазами? А теперь у тебя и руки еще схвачены позади железом. Такого тебя я, пожалуй, обыграю.

– А если нет, если я тебе мат поставлю, что мне будет? На правеж пошлешь?

– Зачем же, перед матом все равны.

– Так у нас на Руси говорят, а у арабов, вишь ты, по-другому.

– Альбергати небось тебя обставляет?

– Куда ему! Только корчит из себя шахматного богатыря. Он говорит, что визирь на доске у немцев называется дамой, а у французов – реньвьерж – значит, девственная королева.

– Ну и правильно, потому что самая слабая фигура.

– А раз слабая, значит, разрешено и помочь ей… А ты почему же меня…

– Сказал же: перед матом все равны!

Разговаривали, стоя друг перед другом, спокойно, без запальчивости, каждый понимал, что главный разговор еще предстоит. Разница в том состояла, что великий князь знал, зачем вызвал боярина, а Полуекту надо было об этом догадываться. _

– Ну, становись спиной и делай первый ход. А я буду двигать фигуры и за тебя, и за себя.

Боярин выступил королевским пехотинцем на две клетки и спросил:

– Так что же, государь? Если я тебе шах и мат дам, ты меня выпустишь или наоборот?