Бернард Корнуэлл - Клинок Шарпа

– Тогда оставь себе, – Харпер сунул винтовку обратно в ящик. Он не выбрал бы такую даже для себя, не говоря уже о Шарпе: это были новые винтовки калибра охотничьего карабина, гораздо меньшие, чем старые – ненадежные штуки. Значит, винтовка подождет. Он ухмыльнулся:

– Теперь ножны.

Капрал замотал головой:

– Ножны – это сложно.

Харпер приставил ему к горлу лезвие палаша:

– У тебя мои два доллара, и они говорят, что ножны – это легко. Давай сюда.

Тому пришлось подчиниться. Палаш не особенно походил на старое оружие Шарпа: за ним явно не следили, он был тупым и зазубренным в нескольких местах. Но это был тяжелый кавалеристский палаш, и Харпер начал работать над ним. Сперва он переделал гарду: она была тонкой у головки, потом расширялась, прикрывая кисть своего обладателя, и завершалась широкой дугой, предохранявшей от рубящего кавалеристского удара. Эта гарда очень удобна, если человек большую часть своей жизни проводит в седле, но стальная дуга будет врезаться в нижние ребра, если он носит палаш у бедра, как будет носить его Шарп. Лезвие длинновато для пехотинца, ремни ножен придется укоротить, чтобы рукоять находилась точно под грудной клеткой. Харпер добыл напильники, ножовку и приступил к работе. Он полностью срезал дугу, пробил в дюйме от лезвия небольшие дырочки для парадных кистей, переделал кромку, которая была грубой, кривой и некрасивой, изменив заточку, чтобы лезвие было гладким и радовало глаз. Потом он отполировал сталь, пока она не стала выглядеть так, как будто только что вышла с бирмингемского завода «Вули и Дикин» [85] Известные английские оружейники. .

Рукоять палаша жестко крепилась к хвостовику, но деревянная накладка оказалась слишком неудобной. Харпер снял ее, подпилил, отшлифовал, затем покрыл маслом и воском, пока та не стала темно-коричневой и блестящей.

На следующий день он занялся лезвием. Задняя кромка была прямой, а передняя скруглялась к острию – совсем не так, как любил Шарп: стрелок предпочитал затачивать обе кромки, делая их симметричными. Харпер перерыл все мастерские колледжа, пока не нашел старый точильный круг, на котором садовник точил косу: пришлось основательно смазать его и поправить оси. Клинок взвизгнул, коснувшись камня, полетели искры. Харпер скруглил последние два дюйма задней кромки, стараясь достичь идеального баланса, потом отполировал лезвие, направляя его острием к свету, чтобы заметить мельчайшие царапины. Cталь заблестела на солнце.

Когда день уже начал клониться к вечеру, Харпер заточил клинок. Он должен дать капитану такое острое оружие, которого у него никогда не было, – а значит, он должен работать и работать. Перфекционист в нем сдался только тогда, когда вся передняя кромка и семь дюймов задней были острее бритвы. Точильный круг наконец остановился.

Тогда ирландец взял ветошь и оливковое масло. Он снова отполировал клинок, смазал его: теперь даже пройдоха-кладовщик уже не смог бы его узнать. Конечно, это не клигентальская сталь – но и не обычная фабричная железка. Харпер переделал палаш со всей нежностью, какую испытывал к другу, он вложил в работу всю кельтскую магию, какую только мог вспомнить, как будто с ней это чудесное оружие могло стать частью самого Шарпа. Клинок ослепительно вспыхнул, поймав последний закатный луч: он был готов.

Харпер торжественно понес палаш наверх, предвкушая выражение лица Шарпа, но на лестнице столкнулся с бегущей навстречу Изабеллой. Сначала Харпер встревожился, но тут же расслабился, увидев выражение ее лица. Она бросилась ему на шею и заговорила так быстро, что ему пришлось остановить ее. Новости, ошеломляющие новости: приезжала женщина, да какая! Волосы ярче золота, карета с четверкой лошадей! Она навещала госпиталь, раздавала подарки раненым, а потом – глаза Изабеллы блеснули – она зашла в комнату Шарпа и очень разозлилась.

Харпер нахмурился:

– Разозлилась?

– Капитан же герой, разве нет?

Маркиза накричала на докторов, вроде как, герой не должен жить в таком месте. Завтра же она присылает карету, которая увезет Шарпа в ее загородный дом, дом у реки. А главное – тут Изабелла даже начала подпрыгивать от возбуждения, схватив здоровяка-ирландца за куртку – аристократка поговорила с ней, Изабеллой! Они с Харпером едут вместе с капитаном: у них там даже будут слуги и повара. Изабелла закружилась по галерее, продолжая щебетать, что маркиза была к ней так добра, так благодарна – кстати, а капитану стало лучше.

Харпер улыбнулся при виде такой заразительной радости:

– А теперь скажи-ка все это чуть помедленнее.

Она рассказала все еще раз, но теперь потребовала отчета, где был он сам: ведь он пропустил приезд маркизы, самой милосердной и любезной женщины, какую Изабелла только видела в жизни, королеву – ну, почти королеву. И как он мог ее пропустить? А завтра они поедут в дом у реки, и у них будут слуги! И, кстати, капитану лучше

– Что ты имеешь в виду? Насколько лучше?

– Я сменила повязку, si [86] Да ( исп. ). ? Она же приехала, и я решила, что она может навестить капитана: она всех навещала. Так значит, я сменила повязку – и никакой грязи! Патрик, никакой грязи!

– И гноя нет?

– Ничего: ни грязи, ни крови.

– Где он сейчас?

Она широко распахнула глаза, добавляя еще чуть-чуть драматизма в свой рассказ:

– Сидит в постели, si ? Сидит! Он очень рад, что маркиза его видела! – она толкнула Харпера в бок. – А ты не видел! Четверка лошадей! И дружок ваш был с нею.

– Мой друг?

– Не твой, а ваш! Английский лорд, Спирс, – она вздохнула. – Синий с серебром мундир, весь сверкает, и без руки уже! Повязку снял!

– Ты хочешь сказать, рука его уже не на перевязи?

– Так я и говорю, – она улыбнулась. – Тебе бы пошел синий с серебром.

– Ага, отлично гармонирует с моими синяками да шишками, – ухмыльнулся он в ответ. – Постой-ка здесь, женщина, я хочу поговорить с капитаном.

Он распахнул дверь в комнату Шарпа и увидел, что тот сидит в постели, как и рассказывала Изабелла. На лице его застыло удивленное выражение, как будто он каждую секунду ожидал возвращения боли. При виде Харпера он улыбнулся:

– Стало лучше. Ничего не понимаю...

– Доктора говорили, так бывает.

– Доктора говорили, что я умру, – вдруг он заметил клинок в руках у Харпера. – Это еще что?

– Просто старый палаш, сэр, – Харпер старался, чтобы это прозвучало как можно более безразлично, но не смог сдержать ухмылки. Он пожал плечами: – Мне показалось, вы можете захотеть чего-то подобного.

– Покажи-ка, – Шарп протянул руку, и Харпер поразился, какой тонкой и вялой была эта рука. Он развернул палаш лезвием к себе и передал его Шарпу, который тут же вцепился в рукоять. Харпер стянул ножны. Клинок был тяжелым, он сразу же опустился почти до пола, и Шарпу потребовались все его силы, чтобы снова поднять длинное лезвие, засиявшее в свете свечи. Глаза его остановились на клинке, а на лице застыло именно то выражение, которого Харпер и добивался. Палаш медленно качнулся, слабая рука не в состоянии была занести его для удара, способного раскроить противника пополам, но она помнила, как это делается. Шарп взглянул на Харпера: