Эмилиян Станев - Иван Кондарев

Предвыборная борьба потребовала посылки агитаторов в села, где были сильны земледельческие дружбы, и в один из апрельских дней, перед самыми выборами, Кондарев выехал с Бабаеневым и Сапой в село Равни-Рыт.

День был ясный и теплый. Зеленым шелком переливались буковые леса, холодно и сурово чернели дубы, только начавшие давать нежные побеги. Изумрудный ковер полей был испещрен отцветающими дикими грушами. Влажная земля, покрывшаяся тонкой корочкой, жадно впитывала в себя солнечные лучи, а на юге, где горизонт загораживал Балканский хребет, в синем небе таяли его заснеженные цепи.

Сосед Саны щадил своих тощих лошаденок. По круто спускающемуся шоссе разбитая повозка нестерпимо тряслась, клячи едва передвигали ноги, и трое путешественников предпочли идти пешком, пока не выбрались наконец на проселочную дорогу. Они пробыли в пути гораздо дольше, чем рассчитывали, лошади часто отдыхали. Добрались до Равни-Рыт уже в сумерках.

На повороте, у первых же домов, скрытых молодой зеленью сливовых садов, перед их подводой вдруг выросли четыре фигуры в бурках. Кто-то строго крикнул: «Сто — ой!» Телега остановилась. Кондарев вытащил из-под мешка с сеном пакет с воззваниями и сунул себе за пазуху.

Один из остановивших их крестьян схватил лошадей под уздцы, двое остались стоять в стороне, опершись на палки, а четвертый, в высокой шапке, с длинными отвисшими усами, коротко спросил:

— Куда?

— Едем в соседнее село, — сказал Кондарев.

— Кто вы? — Крестьянин поглядывал то на небритое лицо Саны, то на траурную повязку на его рукаве.

— Торговцы кожей.

— Потребуй у них документы, — посоветовал крестьянин, державший лошадей.

— Чего там еще смотреть документы. Это не наши. Поворачивайте назад!

— Отпусти поводья, сукин сын! Не заставляй меня слезать! — крикнул Сана.

— Поворачивайте, пока по вас не прогулялась палка! В село въезжать нельзя.

— А что, ваше село чумное, что ли? Отойди в сторону и убери подальше от колес ноги, а то переедем, — сказал Сана и встал.

— Чумное оно для таких вот горожан, как вы, чума вас задуши!

Крестьянин ударил палкой по боковине подводы, лошади было рванулись вперед, но их по-прежнему крепко держал тот, что стоял впереди; он старался повернуть их обратно. Дышло задралось вверх и затрещало.

— Не пугайте коней, люди, они же такие уморенные, — взмолился возчик.

Сана вытащил из его рук поводья и кнут и свирепо хлестнул лошадей. Лошадь справа едва не раздавила крестьянина. Испуганные животные с шумом и грохотом помчали повозку по деревенской улице. В ту же минуту Бабаенев выругался и пригнулся — в спину ему угодил брошенный вдогонку камень. Рядом с Саной упала палка, и еще два камня стукнулись о дно повозки. Кондарев склонился над скачущими лошадьми, держась одной рукой за поперечину телеги, а другую прижимая к груди, чтобы не растерять воззвания. За воротами крестьянских усадеб лаяли собаки. Лошади так натянули поводья, что они едва не лопались; дважды подводу заносило, и она чуть не разбилась о каменную ограду, но, как только въехали по крутому подъему на площадь, лошади сразу же успокоились и Сана их обуздал.

— Слава богу, не было встречных повозок, — пробормотал перепуганный возчик и перекрестился.

— Ну а почему ты остановился? Испугался каких-то оборванцев, мать их так!.. Вырвать надо было у них палку и надавать по первое число, — ругался Сана.

Бабаенев тыльной стороной ладони ощупывал свою мощную спину. Шапка его свалилась на дно повозки, в темноте его лысое темя белело, как перламутр, над поднятым воротником полушубка.

— Остановись, где горит огонь. Там трактир. Никак дух не переведу, — сказал он.

Как только подвода остановилась, из трактира вышли несколько человек. Держа руки в карманах, они молча и враждебно разглядывали приезжих, Бабаенев спросил, где найти Велчо.

— Какого Велчо? У нас в деревне много разных Велчовцев.

— Велчо Менчев, Менка. Он дружит с учителем Николчо, братом сельского старосты.

— Должно быть, дома. А зачем он вам?

Бабаенев сделал вид, будто не слышит вопроса, слез с повозки и принялся отряхивать шапку. Кондарев запихнул воззвания за пояс штанов. Крестьяне вернулись в трактир, и тот, что разговаривал с Бабаеневым, сказал другим:

— Этот с бородой — коммуна, уже второй раз вижу его здесь…

Бабаенев шел следом за ними. Сана распряг лошадей и потрепал их за ушами. Возчик взял мешок с сеном. Свет из окон трактира падал на подрагивающие спины лошадей, освещал коричневую фуфайку Саны и терялся на противоположной стороне улицы, на каком-то балконе, где висела пестрая черга. Кроме гама, доносившегося из трактира, и собачьего лая, слышался еще громкий рокот реки. От могучей горы, вздымающейся над селом, веяло холодом, снегом и запахом буковых лесов.

Жадно вдохнув ледяной воздух и поежившись от холода, Кондарев вошел в трактир.

В углу, возле крайнего окошка, где до самого потолка громоздились ящики из-под пивных и лимонадных бутылок, Бабаенев тихо разговаривал со скуластым крестьянином в драной, домотканого сукна куртке. Сидевшие за столами смотрели на него враждебно. Возле печки, где грелся большой кофейник с рак и ей, несколько человек молча вертели в пальцах рюмки из толстого стекла. Медово-сладкий аромат сливовицы, казалось, пропитал воздух.

Скуластый крестьянин оглядел Кондарева, откашлялся и вышел. Следом за ним вышел еще один, набросив на плечи кожушок.

— Ничего не получится, — зашептал Бабаенев, подойдя к Кондареву. — Послал человека сообщить нашим, но здешний староста лютый дружбаш. Село находится на пути к Тозлуку, потому здесь расставили стражу, чтоб не пускать агитаторов. Вот тебе и народовластие!

— Но ты же уверял, что все будет в порядке, а что теперь запел? Ведь дело было вроде уж в шляпе!

— Тише, не кричи. Кто знал, что лошади окажутся такими клячами? Я же тебе говорил, что здесь дружбашский оплот… Они Тончоолу ждали было. Мы тоже выбрали времечко приехать!..

— Скажи бай Ради и возчику, чтоб шли в дом, а то еще те, с палками, подоспеют, — сказал Кондарев, наблюдая за крестьянами. В душе его кипело возмущение, он был зол на Бабаенева за то, что тот не сообразил, — дорога-то дальняя, а лошади слабые.

Минут через пять вошел сельский кмет. Обутый в грубошерстные порты, ловко застегнутые на латунные крючки, он бесшумно подошел к столу, где стоял с товарищами Кондарев. Его светлые глаза насмешливо щурились под огромной шапкой.

— Ну, так что здесь такое?.. Я — староста. Прошу вас убраться из села по-хорошему.

— Кынчов, и тебе не стыдно? Вместе же гнили в окопах, — сказал Бабаенев, расстегивая полушубок и отыскивая гребень, чтоб расчесать свою бороду.