Эмилиян Станев - Иван Кондарев

Дождь пошел на убыль, ветер стих. Еще грохотал гром над холмами, и над мокрым лесом поплыли клочья тумана. Немного погодя в просветах уходящих туч блеснуло синее небо и при замирающем шепоте дождя с последними раскатами грома выглянуло ласковое, веселое солнце. Заискрились дрожащие капли в листве, лес, казалось, заулыбался. Закуковала кукушка, пара голубей опустилась на дорогу, и в посвежевшем воздухе разлился пьянящий запах влажного леса и лугов.

Минут через десять на мостике показался забрызганный грязью желтый экипаж на высоких рессорах и с поднятым верхом. Лихо бренчали многочисленные бубенцы; мокрые лошади устало потряхивали слипшимися гривами. На козлах возвышался укрывшийся мешком от дождя Мартин. Рядом с ним сидел щуплый полицейский в короткой шинельке.

— Неда, почта! — крикнул корчмарь.

На крик вышла хозяйка. Откуда-то выскочил пестрый щенок и с лаем бросился к остановившемуся у дверей экипажу. Мартин сбросил с плеч мокрый мешок, слез с козел и опустил верх. Седоков было трое: старушка, ездившая в Тырново погостить у дочери, господин с камышовой тросточкой и знакомый Костадину учитель. По его потертой, забрызганной купоросом одежде было видно, что он возвращается с караорманских виноградников.

Раздосадованный тем, что сестра не приехала, Костадин стал седлать своего гнедого. Мартин передал хозяйке какой-то сверток, и экипаж тронулся дальше. Поехали рядом.

Учитель завел разговор о виноградниках, посевах, о батраке Джупунов, укравшем кадку у городского полицейского. Затем заговорили о борьбе с чересполосицей. [3] Речь идет о комассации, плане землеустроительных мероприятий, предусматривающем укрупнение сельскохозяйственных угодий. Комассация — одна из важнейших, задуманных правительством БЗНС реформ, однако принятый в 1921 г. закон практически ие был осуществлен.

— Идея хорошая, — сказал учитель. — Почему бы не слить участки? Большая экономия труда и времени.

Костадин был противником реформ.

— Кто хочет, тот пусть и сливает. Хватит учить крестьян уму-разуму!

Учитель ратовал за передел и кооперирование. Полицейский разглядывал свои мокрые колени и молча курил. Незнакомый седок тоже молчал. Ему было под пятьдесят, выглядел он солидно, держался неприступно.

Костадин рассчитывал, что незнакомец ввяжется в спор с учителем, но в это время позади показалась пролетка с поднятым верхом, в сопровождении оставшегося в деревенской корчме старшего полицейского. Но вместо анархиста в пролетке ехали председатель городской дружбы Стойко Динов и околийский начальник Хатипов. Оба возвращались с закончившегося на прошлой неделе съезда Земледельческого союза. Динов сдвинул на лоб новенькое канотье; Хатипов привалился к боковине пролетки. Из-под ног возницы выглядывали два облупленных чемодана, прикрытые парусиной.

Околийский начальник приветствовал проезжих ленивым движением руки. Ехавший рядом верхом хмурый старший полицейский даже не взглянул на козырнувшего ему стражника. Пролетка, обогнав экипаж, покатила дальше.

— Вот они, наши красавчики. До прошлого года Хатипов к кому только не навязывался, а теперь — околийский! Боже, как это у тебя небо держится без подпорок, а подпорки — без гвоздей! — сказал почтальон.

Учитель и старушка рассмеялись; полицейский озадаченно поглядел на старушку. Костадин искоса наблюдал за незнакомцем, который даже не улыбнулся. Поведение этого человека начинало раздражать Костадина.

— Его милость, наверно, впервые в наших местах, — сказал он, когда развеселившийся учитель, забыв про свои симпатии к земледельцам и их реформам, рассказал, как прошел съезд в столице и как все, кому не лень, разъезжали бесплатно по железной дороге.

— Я тоже из К.,- сухо ответил господин.

— Как тебе не знать его? — удивилась старушка.^ Цочо Стоенчев, брат Никифора.

Костадин видел Стоенчева еще перед войной и никак не ожидал встретить его таким важным и самоуверенным. Братья запомнились ему как последние голодранцы.

Стоенчев поглядел на него своими темными, с неприятным выражением глазами, словно стараясь прочитать на лице Костадина, какое впечатление произвело сообщение старушки.

Перевал проехали незаметно. Впереди показался плавный поворот с мостом над речкой, открылись и далекие отроги Стара-Планины.

— Прощайте, счастливого пути! — сказал Костадин, пропуская вперед экипаж. — Я загляну на мельницу.

Лошадь стала осторожно спускаться по каменистой дороге к речке. Внизу виднелась серая крыша старой мельницы.

Мельницу эту Джупуны приобрели за бесценок. Сложенная из тесаного камня, она казалась массивной, а крыша и торчащие из стен посеревшие концы толстых балок придавали ей старинный вид. Плотина была далеко и протекала; поэтому работали лишь сукновальня да один из двух поставов.

В свое время Костадин противился, не хотел брать на себя такую обузу, но брат, соблазненный дешевизной мельницы, настоял на своем. Обвалившуюся комнатушку мельника сломали и на ее месте сделали кирпичную пристройку с чердачным помещением, которая торчала спереди, как голубятня. Там было нечто вроде конторы.

«Мельница-бездельница», — со злостью подумал Костадин, проезжая мимо прислоненных к стене двух стертых жерновов. Он прикинул высоту стены, оглядел подгнившие балки, запустелый двор, усыпанный засохшим навозом, и еще раз поразился опрометчивости брата.

Участок был небольшой и на косогоре; чтобы расширить двор, надо насыпать грунт со стороны берега, но в таком случае придется снести мельницу и выстроить новую.

Он привязал лошадь к столбу. Обленившийся пес с облепленным репьями хвостом убежал к свинарнику. Несколько кур бродило по двору. Мельница не работала, и в тишине слышалось только журчание речки.

Костадин заглянул в темную каморку, облепленную паутиной и мучной пылью. В глубине мелькнула, словно призрак, фигура мельника, босого, в подштанниках. С молотком в руке, он суетился возле снятого жернова.

— Ты кстати пришел, Костадин! — воскликнул он. — Насекаю жернов. Поможешь мне поднять его.

Они поставили побелевший под ударами молотка жернов на место. Возились долго, Костадин даже вспотел.

— Давай-ка посмотрим счета, а то скоро стемнеет, — сказал он, вынимая часы.

Шел восьмой час. Вряд ли ему удастся сегодня увидеть Христину: до города путь немалый, а она к вечеру наверняка вздумает куда-нибудь прогуляться.

В чердачной комнате стоял стол, исчерканный расчетами и прожженный сигаретами. Тяжело ступая босыми ногами, мельник принес тетрадку и уселся напротив Костадина.

— Нет работы, Костадин, нету-у! Шестьдесят пять левов и сто килограммов кукурузы. Вот и все за неделю. Михал обещался привезти шаяк, [4] Шаяк — грубое домотканое сукно. но так и не приехал.