Эмилиян Станев - Иван Кондарев

Неясно вырисовывались находящиеся в комнате предметы — стол у кровати с наваленными на нем книгами, человеческий череп, бронзовая чернильница, стул. Захотелось зажечь лампу, но на это Анастасий не решился. Он сел на кровати и обеими руками сжал голову.

Эту акцию Анастасий нарочно организовал так, чтоб участников в ней было как можно меньше. Но теперь ему очень хотелось быть среди товарищей. Наконец он взял себя в руки и твердо решил спать. Разулся, снял брюки и укрылся с головой. Внешний мир исчез, но зато внутренний стал еще более осязаемым и неотвратимым. Снова возник все тот же вопрос: узнал или не узнал его доктор?

Так он метался целых три часа. Сбрасывал с себя одеяло, снова укутывался с головой, пытался думать о другом, философствовать — успокоение так и не приходило, не приходило.

Начинало светать. Стены комнаты побелели, в коридорчике послышалось покашливание отца — старый Пантелей Сиров уже проснулся. Впрочем, может, он и вовсе не засыпал, мучимый постоянной бессонницей. Но ведь тогда старик мог слышать, как сын выходил из дома! Анастасий встревожился и стал прислушиваться к отцовским шагам. Старик вышел во двор, побыл там немного; через несколько минут Анастасий услышал, как тот, возвращаясь, подошел к самому его окну. Заметил, наверно, что оно открыто и занавеска отдернута. Старик заглянул в комнату. Анастасий увидел его бледное, увядшее лицо.

Под глазами набрякли мешки, кожа на лбу рассечена глубокими морщинами, нос с горбинкой, когда-то красивый и мужественно гордый, стал похож на тонкий клюв. Анастасий притворился спящим, рассматривая сквозь полуопущенные ресницы отцовское лицо — такое знакомое, измученное и чужое. Старик пошевелил губами, словно прошептал что-то, брови его дрогнули, в голубых глазах застыла унылая озабоченность. Этот взгляд угнетал Анастасия, причинял ему боль.

«Ну что он стоит, словно призрак, что смотрит, почему не уходит? Неужели знает?» Отец отошел, и спустя немного Анастасий услышал, как он достает из колодца воду. Сиров столько надежд возлагал на утро, казалось, рассвет принесет облегчение. Но вышло иначе — его охватило еще большее беспокойства Новый день нес с собой что-то угрожающее и страшное. «Наверно, это потому, что скоро выяснится, убил я его или нет и вообще было ли все это… Да еще потому, что не будет у меня больше беззаботных дней, впереди одна неизвестность… — мелькнула у него мысль. — Но почему именно я… именно я? Вот глупость, вот глупость…» Тягостное чувство одиночества и отчужденности, которое недавно чуть не заставило его вскочить и пойти к товарищам, усилилось еще больше и смешалось со жгучим желанием поскорее узнать, жив ли доктор. Но вставать было рано. Люди еще спали. Да и отец может заподозрить недоброе… Надо было лежать и притворяться спящим, пока не пробьет семь и Сандев не откроет свою книжную лавку… Он зайдет к нему якобы затем, чтобы взять какую-нибудь книгу, там все и узнает…

Чтоб убить время, Анастасий снова попытался рассуждать о высоких материях, потом начал считать. Руки его мяли простыню, ноги против воли дергались, и, закусывая одеяло, он чувствовал, что вот-вот закричит, дико, нечеловечески…

Так он лежал часа полтора, а может быть, и дольше. Время от времени Анастасий открывал глаза и осматривал комнату, ожидая, когда же в нее заглянет солнце. Он приметил, что в эту пору солнце около семи часов освещает стену, возле которой стоит его кровать. Сердце продолжало стучать с такой силой, что, казалось, все тело сотрясается от этих ударов. Когда наконец солнечный отсвет на стене окрасил комнату в нежно-апельсиновый цвет, Анастасий услышал, как вышел из дому отец. Старик спешил на почту, чтобы, как всегда, паковать посылки и заполнять бланки для малограмотных крестьян и горожан. Анастасий облегченно вздохнул, но тут в комнату вошла мать.

Старая женщина шла на цыпочках. Подняла брошенные на пол брюки, положила на стул. Затем, шурша нижней юбкой, тихо прикрыла за собой дверь. Анастасий догадался, что мать заходила проведать, как он себя чувствует, и это его обрадовало, но опасение, что она могла унести с собой его обувь, заставило его вскочить с кровати. Ботинки стояли на месте… Анастасий стал бесшумно одеваться. Заметил фуражку, нарочно надетую им вчера вечером, и сунул ее под тюфяк.

Взглянув в зеркальце на столе, он недовольно провел рукой по отросшей щетине. Синели круги под измученными глазами, в глубине их застыл немой вопрос. «Я действительно болен, — сказал он себе. — Именно так и нужно выглядеть: больным, который еле держится на ногах, тяжелобольным». И, раздумывая, стоит ли ему бриться, Анастасий горестно вздохнул и даже впал в какое-то особое состояние расслабленности и жалости к самому себе.

Ему очень хотелось избежать встречи с родными, но предосторожность требовала как раз обратного. Анастасий вышел во двор, опустил ведро в колодец. Заскрипел ворот, ведро звучно шлепнулось в темную воду. Анастасий вытащил его, ополоснул лицо. Холодная вода его ободрила, нервное напряжение ослабло, перестали дрожать руки, прекратилось головокружение.

На вымощенной камнем площадке перед домом показалась мать.

— Таско, а полотенце где, почему ты не взял полотенца? — радостно воскликнула она, увидев сына здоровым. Мать обожала единственного сына, и сейчас ее слепая преданность больше всего тяготила Анастасия.

— Забыл.

— Я принесу, — сказала она и, стуча деревянными сандалиями, исчезла в доме.

Анастасий потянулся за мылом, оставленным отцом на краю колодца, и хотел было снять с пальца свинцовое кольцо, с которым расставался только когда умывался. Кольца не было. Анастасий широко раздвинул пальцы, словно не веря своим глазам, и в памяти его молниеносно встала крохотная подробность: стоя у ворот доктора и ожидая каждую секунду услышать подозрительный шум. он по привычке вертел кольцо на пальце. Когда закричала служанка и в воротах показался доктор, он сунул руку в карман за револьвером… Анастасий вспомнил это очень отчетливо, как и то, что, когда он трогал револьвер, толстое и грубое кольцо с анархистской эмблемой терлось о рукоятку оружия…

Анастасий лихорадочно сунул мокрые руки в карманы брюк. Кольца не было. Анастасий напряг память, но та не отметила ничего кроме того, что перед выстрелом он вертел кольцо и хотел его снять, чтоб не мешало. Ужас охватил его, и он кинулся в дом, проверить, не выпало ли кольцо где-нибудь в комнате.

На пороге Анастасий столкнулся с матерью. Выхватив полотенце из ее рук, он свирепо провел им по лицу, ожидая, чтобы мать его пропустила. Но та стояла прямо перед ним и не сводила с него светлых любящих глаз.

Анастасий швырнул полотенце ей в лицо.