Наталья Павлищева - Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения

– Твой муж дал обет пешком пройти к Святой Деве в Лорето.

– Зачем, словно это поможет.

– Пусть сходит, может, поумнеет хоть чуть. Изабелла согласилась женить своего сына на моей дочери. Представляешь, как смешно: надменная д’Эсте, которая замужем за Гонзага, согласна породниться с презираемым ею Борджиа только потому, что я продал ей «Спящего Купидона». Их надо ставить на место на каждом шагу, научись делать это, и тебя будут уважать, а не доводить до смертельных болезней. Я презираю все эти древние фамилии, которые сами по себе ничего не стоят. Знаешь, как они перепугались, когда король Людовик вдруг объявил о моем предстоящем приезде?

Лукреция подняла на брата удивленные глаза, тот расхохотался:

– Да, да! Мне рассказали. Король Людовик никому не сказал, что я тоже приеду в Павию, выжидая, что станут делать эти ничтожества со знатными именами. А убедившись, что они намерены дружно поливать меня грязью, выдерживал эту паузу почти до конца. Зато видела бы ты, как вытянулись их лица, как трусливо забегали по сторонам глаза, как приниженно они меня приветствовали! «Герцог Валентино!» «Как хорошо, что ваша светлость тоже нашли время приехать!» «Как здоровье Его Святейшества?». Лукреция, я их всех ненавижу и поставлю на колени! Смотри, как они боятся меня здесь, просто шарахаются в стороны. И правильно делают; если бы с тобой случилось самое страшное, от Феррары осталось бы одно воспоминание, а о семье д’Эсте и того не осталось. Они это понимают, потому трясутся от страха. И не смей бояться этих ничтожеств, вся доблесть которых заключается в том, что они родились в спальнях дворцов, хотя никто из них не может быть уверен, что именно от тех, кто называет себя их отцами.

И снова сестра удивленно посмотрела на брата.

– Ты не задумывалась, что братья и сестры твоего мужа совершенно не похожи друг на дружку, при том, что их мать донна Элеонора Арагонская считалась образцом добродетели? Даже Изабелла и Беатриче не похожи, как должны быть похожи сестры. А уж об Ипполито и Альфонсо и говорить не стоит…

Наверное, он еще долго мог бы открывать глаза сестре, но Лукреция была слишком слаба, чтобы выслушивать откровения брата. Однако, засыпая, она подумала, что Изабелла действительно не слишком похожа ни на сестру, ни на братьев. Да и Ипполито не похож, а вот Альфонсо с Ферранте между собой схожи, и со старым Эрколе тоже. Может, Ипполито и Беатриче похожи на мать? Кажется, она прошептала этот вопрос, потому что перед тем, как провалиться в сон, услышала ответ Чезаре:

– Ипполито и Беатриче похожи между собой, но на донну Элеонору нет.

– Какая разница…

Когда Чезаре уехал, Лукреция уже не закрывала глаза, видя свекра и мужа, но смотрела как на совершенно чужих людей.

– Я хочу уехать в монастырь.

Противиться никто не рискнул, все ходили перед бледной и совсем слабой Лукрецией на цыпочках, словно она из-за своей болезни стала в тысячу раз сильней. И на жителей Феррары, провожавших ее носилки пожеланиями скорейшего выздоровления, она тоже смотрела отстраненно. Лукреция больше не верила никому, эти же люди совсем недавно повторяли о ней гадкие слухи, легко поверили в ее распутство, хотя она не давала для этого повода, значит, завтра снова смогут называть ее развратницей, не имея на то никакого основания.

В обители она выздоравливала и обретала так нужный ей покой.

Что стоили все ее препирательства с герцогом Эрколе из-за денег? Ничего. Лукреция знала, что в ответ Папа просто перестал выделять Ферраре средства, которые сюда поступали из папской казны, к тому же урезал содержание в Риме Ипполито, отменил несколько своих дарственных булл. И хотя герцог Феррары боялся Александра куда меньше, чем его сына, он бросился заверять Папу, что уже восстановил обещанное содержание Лукреции, правда, часть готов выплачивать товарами. Сама Лукреция, услышав такие заверения свекра, только поморщилась.

Изабелла после того, как показала всем истинное лицо – жадной предательницы, для Лукреции вообще перестала существовать. В любовь Альфонсо она не верила никогда, да тот и не клялся в любви. Муж к ней совершенно равнодушен? Но и она к нему тоже. Восстановит силы, родит сына, может, не одного… Но в душу не допустит больше никого из д’Эсте и переживать по поводу отношений с ними не будет, д’Эсте не стоят этого.

Папа освободил Альфонсо от части его обета, разрешив не идти в Лорето, а съездить туда. Но Лукреции было все равно где муж, куда отправился, есть ли он вообще. Ее интересовали только отец, Чезаре и двое ее мальчиков, а в Ферраре только Эрколе Строцци. Остальных она просто вычеркнула из сердца. Теперь было все равно, злится ли старый герцог, платит ли деньги, приходит ли ночами муж и разговаривает ли с ней или только исполняет супружеский долг… Все казалось таким надуманным, далеким, ненужным…

Из обители вернулась совсем другая Лукреция. После болезни она еще больше похудела и теперь выглядела просто ребенком, но держалась так, что даже герцог склонился перед снохой, чтобы поцеловать ей руку.

Она быстро восстановила силы и красоту, снова золотом отливали роскошные волосы, снова заблестели серые с непонятным оттенком глаза, только выражение этих глаз изменилось. Лукреция словно отодвинула от себя все наносное, взгляд стал не просто более осмысленным, он стал одухотворенным.

Первым ахнул даже не герцог, а Эрколе Строцци:

– Лукреция, вы стали богиней не только красоты, но и разума!

Новая Лукреция приводила Строцци в восторг, а д’Эсте в смятение. Сноха не требовала денег, не настаивала, хотя герцог не рискнул отказаться от своего обещания, высказанного у постели умирающей женщины. Теперь у нее были те самые двенадцать тысяч дукатов, ей попустительствовали во всем, муж не надоедал своим присутствием по ночам, рядом не было зловредной Изабеллы, в отношении которой, как и в отношении Елизаветы, Лукреция могла чувствовать себя отомщенной, но сама Лукреция была столь далека от всего этого, что окружающие только диву давались. Куда-то девалась лукавая испанка, с упоением танцевавшая страстные танцы с кастаньетами и взмахивающая подолом юбок перед носом у потрясенных мужчин. Прежняя Лукреция исчезла, после тяжелой болезни, побывав почти по ту сторону бытия, она родилась заново и совсем другой. И что с этой другой делать, д’Эсте просто не знали.

Эрколе д’Эсте нарезал круги вокруг снохи, пытаясь разгадать ее, однако Лукреция не пожелала переезжать в просторные апартаменты дворца, предложенные ей и даже отделанные в ее вкусе, но и к себе свекра не допускала. Она не насмехалась над Изабеллой, не вспоминала Елизавету, не злорадствовала по поводу их унижения, ничего не просила, не требовала, она жила словно за стеклянной стеной, будучи рядом и отдельно, и пробиться за эту стену не удавалось никому из д’Эсте.