Наталья Павлищева - Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения

Рядом с умирающим Александром не было его любимых детей, Лукреция жила в Ферраре, а Чезаре и сам лежал с лихорадкой. Более молодой и крепкий организм герцога сумел одолеть болезнь; не желая сдаваться, Чезаре сбивал жар поистине мазохистскими методами – окунался в ледяную ванну, что потом привело к повреждению кожи по всему телу. Но Чезаре выжил.

О чем он думал, борясь со смертью? Не нужно ли ему лучше поддаться? Нет, герцог Валентино решил, что даже смерть Папы не сломит его. Придя в сознание и узнав о кончине отца, он вызвал верного себе Микеллотто и приказал закрыть дворец, никого не пуская внутрь, перенести в его покои все ценное, что найдется в покоях понтифика. Вполне своевременное приказание, потому что немного погодя комнаты Папы, еще даже не подготовленного к погребению, попытались разграбить, но оказалось, что брать нечего. Тогда солдаты разграбили дворец везде, где это удалось. Сунуться в покои герцога Валентино, снова лежавшего без сил, никто не рискнул.

Чезаре удалось спасти ценности отца, хотя далеко не все, но не удалось организовать ему нормальное погребение. Тот же Бурхард, написавший столько гадостей о Борджиа, но исправно получавший от них звонкие дукаты, вопреки своим талантам церемониймейстера не приложил ни малейших усилий для проведения достойной церемонии. Образно можно сказать, что Родриго Борджиа, бывшего во главе Церкви под именем Папы Александра VI одиннадцать лет, «зарыли, как собаку». Его и без того крупное тело раздулось настолько, что не вошло в гроб, покойного просто завернули в ковер и с ругательствами кулаками запихали внутрь, нимало не заботясь о соответствии поведения скорбному моменту.

Кто мог возразить? Те, кто вчера получал из его рук должности и средства, спешно искали себе нового покровителя, враги потирали руки. Крысы побежали с тонущего корабля, норовя успеть лизнуть руку новому хозяину, сложность заключалась только в том, что он пока не был известен. Многие дали понять французскому королю Людовику, что относятся к его желанию захватить Неаполь весьма лояльно.

А что же Чезаре? Он пока еще боролся с болезнью. И победил.

Это было весьма неприятным известием для его врагов, но время для Чезаре оказалось упущено. Позже он сознавался Макиавелли, что прекрасно понимал, что отец не вечен, и имел подробный план действий на такой случай. В этом плане было учтено все, кроме одного: собственной болезни одновременно со смертью понтифика. Именно она сыграла трагическую роль в судьбе герцога Валентино.

Тело Папы еще не успели предать земле, а Венеция и Флоренция уже предоставили деньги и солдат Гвидобальдо де Монтефельтро для возвращения Урбино. За несколько дней герцогство Романьо, так старательно и жестоко собираемое Чезаре, оказалось наполовину растащенным.

Но даже в таком состоянии, больной, едва живой, всеми преданный и покинутый, без поддержки и теперь без своего государства, он сдаваться не собирался. Казалось, у герцога осталась только воля, ни сил, ни здоровья уже не было. И все равно его несгибаемая воля заставляла действовать даже в таком состоянии! Снова началась игра с Францией, а еще борьба за выборы угодного ему Папы.

Чезаре удалось, новым понтификом был избран восьмидесятилетний больной раком сиенский кардинал Франческо Пикколомини, принявший имя Пия III. Все прекрасно понимали, что долго он править не сможет, но за это время можно подготовить реальные выборы. Конечно, главным претендентом был Джулиано дела Ровере, столько лет ожидавший этой возможности и так сильно ненавидевший Александра за свой предыдущий проигрыш! Папа Пий III действительно пробыл таковым меньше месяца, но за этот месяц многое решилось.

А в Меделане Лукреция, позволившая переодеть себя в траурное черное платье и спрятавшая роскошные волосы под черную же сетку безо всяких украшений, уже который день лежала на кровати, уставившись в потолок. Она молчала, отказывалась от пищи и не желала никого видеть. Даже известие о том, что герцог Валентино, кажется, выкарабкался из болезни, приняла почти бездумно.

Она осталась в изоляции; конечно, никто из семейства д’Эсте, даже Ипполито, получивший из рук Александра немало, не собирался вместе с ней оплакивать умершего, напротив, все радовались. Свекор не приехал выразить свои соболезнования, правда, прислал Альфонсо, но и тот лишь потоптался, посопел, не выказав никакой поддержки.

Но главным было не это, ей наплевать на д’Эсте, самое страшное – умер ее отец! Лучший отец в мире! Тот, на чью помощь и поддержку она всегда могла рассчитывать, кто был опорой для всех Борджиа. А теперь его нет, и Лукреция по-настоящему почувствовала себя сиротой. В мире стало пусто, совсем пусто, семьи Борджиа больше не существовало. Чезаре тоже Борджиа, однако брат совсем другой, он силен, но жесток, к нему не прислонишься плечом, не поплачешь, целуя теплые, ласковые руки, не замрешь от поцелуя в голову… Больше не было отца, а значит, не было ничего, что могло держать ее в этой жизни.

В Ферраре ненавидят, родить наследника не смогла, мужу не нужна, свекор только и ждет, чтобы она куда-нибудь девалась… Даже маленькому Родриго Борджиа, сыну ее и Альфонсо Арагонского, мать тоже уже не нужна, он привык к кардиналу Козенца. Лукреция пыталась понять, что она получила, став герцогиней Феррарской, а что потеряла. Не получила ничего, каждой крохи внимания приходилось с трудом добиваться, привычной атмосферы любви и обожания здесь не было, мужа, на поддержку и защиту которого можно было бы рассчитывать, тоже не было, ничего не было, кроме разве удивительной любви Пьетро Бембо и дружбы Эрколе Строцци.

Пьетро (легок на помине) явился выразить соболезнование в числе немногих. Он бестолково потоптался, не зная что сказать, но в конце все же дал толковый совет: взять себя в руки и как бы ни было тяжело продемонстрировать самообладание. А еще не обращать внимания на тех, кто станет говорить, что она больше боится за свое собственное пошатнувшееся положение.

Бембо знал, что говорил. Эрколе д’Эсте сообщил французскому королю, что сама смерть Папы не вызвала у него огорчения, что с герцогом Валентино он дружить не собирается, а вот договору с самим королем верен. Север Италии продолжал предавать ее юг – Неаполитанское королевство – в надежде, что их самих не тронут.

Но этим взаимное выражение приязни между герцогом Феррары и Людовиком XII не закончилось, король недвусмысленно напомнил, что д’Эсте всегда были недовольны браком Альфонсо и Лукреции, а сама донна Лукреция дону Альфонсо неверна. Откуда у короля такие сведения, никто не знал, но намек был понят, теперь, когда Александра не было в живых, никто не мог помешать признать развод Лукреции с Джованни Сфорца недействительным, а вслед за ним таковым и брак с обоими Альфонсо – Арагонским и д’Эсте.