Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи

– Я мог бы поехать разве что на неделю, не больше, – в раздумье произнес Генрих Валуа и снова недоверчиво спросил. – Но почему мы должны ехать без разрешения моей мамы?

– Зачем беспокоить королеву? У нее и так забот хватает. Это же совсем короткий визит, – решив придать приключению более романтичный характер, он прошептал: – Мы выберемся через окно, на дворе будет ждать карета, которая ночью отвезет нас в замок. Здесь ты должен каждый день учиться, а у нас будешь только охотиться и развлекаться.

Любимый сын Екатерины не любил грубые мальчишеские игры и рискованные приключения, как его приятель Жуанвиль.

Загадочно улыбнувшись, Генрих Валуа сказал:

– Хорошо, я подумаю…

– Только никому ничего не рассказывай. Пусть это будет нашей тайной, – предупредил сын Меченого.

Расставшись с другом, любимец матери, естественно, побежал к ней и все рассказал.

Королева была ошеломлена этим признанием. Ее чуть не хватил удар. Стража и дежурные дворяне были подняты по тревоге, караулы удвоены, на все выходы в замке Сен-Жермен была поставлена охрана. Даже замуровали одно окно, выходящее в парк.

С этого дня Екатерина не выпускала сына из своего поля зрения. Гизы напугали ее. Они хотели похитить Генриха, ее любимого сына, наследника французского престола. Что она могла сделать против лотарингцев с их вооруженными бандами? Атаковать их значило развязать гражданскую войну. Затаив ненависть, Екатерина смирилась перед необходимостью до поры до времени скрывать свои чувства перед кланом, силу и коварство которого ей пришлось осознать вновь.

При встрече с королевой Франциск де Гиз резким тоном произнес:

– Мадам, вам позволили стать первым лицом в государстве, чтобы вы могли защищать католическую веру. Если ваши намерения изменились, мудрые государственные мужи возьмут на себя ответственность, лежащую сейчас на вас.

С не свойственной ей прямотой Екатерина спросила:

– А если я и мой сын изменим веру, вы останетесь верны мне или нет?

– Никогда! – резко и искренне ответил герцог и посмотрел на Екатерину с былой заносчивостью и ненавистью. – Запомните, и в этом вы еще убедитесь, если не перестанете упорствовать: лучшее место для головы Конде – на плахе, а не на его плечах.

– Это несправедливо. Каждый человек имеет право на высказывание своих убеждений и на свою точку зрения, поэтому было решено освободить его.

– Я этого решения не принимал и не поддерживал.

– Монсеньор, народ любит Бурбонов, – миролюбиво произнесла Екатерина. – Думаю, казнь Конде привела бы к новым волнениям.

– Мадам, рано или поздно религиозную проблему придется решать. Ваше отношение к гугенотам делает их более наглыми и агрессивными.

– Я за мирное разрешение религиозной проблемы.

– Это невозможно.

Герцог с презрением посмотрел на королеву, и ее охватил страх. Франциск де Гиз обладал огромной внутренней силой. Только смерть могла остановить этого фанатика от совершения убийств и насилия.

За последние годы Екатерина близко познакомилась с оголтелым фанатизмом. Могущественный герцог, великий полководец был также фанатично религиозен, как и люди, которых пытали и сжигали на кострах. Это было очень важное для нее открытие: она много размышляла о фанатиках, беззаветно преданных своей вере, и пришла к выводу, что они намного слабее ее, потому что у нее была одна вера – сохранить сильную власть Валуа, которая позволяла менять курс политики в зависимости от ситуации и руководить поступками людей. Глядя на герцога, она пожалела, что не может сразу, одним ударом, устранить всех мешавших ей людей. В данный момент она имела в виду Гизов.

Гизы не приняли политического компромисса, заключенного между королем Наварры и королевой-матерью. Объявив, что покидают двор, они исполнили свое обещание. Но никто даже пальцем не пошевелил, чтобы им помешать. Вскоре они вернулись сами, опасаясь оставить двор надолго. Их одолевало обоснованное беспокойство: Генеральные штаты потребовали, чтобы все, кто обогатился в ущерб государству во времена правления Генриха II, вернули награбленное. Монморанси, Гизы, Диана де Пуатье и маршал де Сент-Андре, занимавшие во времена Генриха II самые высокие посты, понимали, что все внимание устремлено на них, и боялись, что Екатерина Медичи своей властью решит исполнить это требование именно по отношению к ним. Сент-Андре, сумевший со всеми остаться в дружеских отношениях, попытался сблизить два враждующих клана – Гизов и Монморанси.

Сент-Андре убежденно доказывал Меченому и кардиналу:

– Ради общего дела надо забыть все обиды и думать о будущем. Если нам удастся собрать всех наших сторонников, мы будем силой, которая заставит королеву прекратить заигрывание с гугенотами и поддержать единую Церковь – католическую.

– Над этим предложением стоит подумать, – согласился кардинал Лотарингский. – Если какой-то флорентийской торговке хочется с помощью реформатов получить неограниченную власть во Франции, то ее необходимо поставить на место. И в данном случае Монморанси может быть нам весьма полезен. Пусть королева наконец-то определится на чьей она стороне. Нельзя пить одновременно из двух фонтанов. Это опасно – может захлебнуться!..

Сближению двух кланов способствовал случай.

Екатерина Медичи поручила епископу Жану де Монлюку прочесть проповедь во время поста, хотя правоверные католики часто подвергали критике этого епископа: его считали сначала лютеранином, а потом кальвинистом. Коннетабль Монморанси и его жена отказались пойти на проповедь прелата и отправились слушать монаха-якобинца. К своему великому изумлению Монморанси встретил в церкви герцога де Гиза и маршала де Сент-Андре. Все трое были полководцами, людьми действия, не сведущими в теологических тонкостях, но зато твердыми в католической вере. И в тот же вечер бывшие непримиримые враги создали триумвират, поставив три цели – как было во времена Генриха II – бороться с протестантской реформой, положить конец требованиям Генеральных штатов вернуть незаконно присвоенные во время пребывания у власти средства; активно бороться против политики примирения с протестантами, проводимой Екатериной Медичи. Союз Гизов и Монморанси представлял огромную политическую силу.

Свобода маневров у королевы-матери стала крайне ограничена. Впрочем, она желала всего лишь избежать религиозной гражданской войны, призрак которой вновь вставал на горизонте, как во времена заговора в Амбуазе. Тщетно!.. Положение оказалось прескверным. Рано или поздно неизбежны были призывы к оружию. С поразительным упорством Екатерина, несмотря на угрозы триумвиров, отказывалась идти им навстречу. Ее январский эдикт 1562 года, разрешивший отправлять реформированный культ вне стен некоторых закрытых городов, был поистине революционным.