Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи

Король, разоренный, молодой, неопытный, должен был заплатить из своих средств рейтарам и выплатить Иоганну Казимиру чудовищную компенсацию – двенадцать миллионов ливров. При нехватке средств в казне монарх обязывался предоставить алмазы Короны.

Заговорщики, увидев своего противника столь ослабленным и униженным, нанесли последний, самый болезненный удар – потребовали созыва Генеральных штатов в надежде, что при столкновении с возмущенным народом Генрих III будет сметен с трона.

Свое фактическое отрешение от власти Генрих принял с возмущением, слезы туманили ему глаза. Но с подписанием мира в Болье, который король назвал «миром месье», миром своего одержавшего победу брата, злоключения Генриха не закончились.

Поляки, устав ждать забывчивого властителя, выбрали нового короля – Стефана Батория из Семиградья. Генрих протестовал, требовал от папы не признавать узурпатора, но отстоять польский трон не смог.

Иоганн Казимир отказался покидать захваченные территории, пока не получит все двенадцать миллионов. Король в отчаянии отослал во Флоренцию все свои украшения, под залог которых Флорентийский банк предоставил ссуду, и в ответ на свое прошение получил от папы буллу, дозволявшую обложить налогом в сто пятьдесят тысяч ливров церковные доходы.

К счастью, волнения в Реймской области заставили пфальцграфа вернуться к себе на родину. Летом Иоганн Казимир наконец перешел в Мозель, взяв в заложники генерального интенданта финансов Бельевра как гаранта невыплаченного остатка денег!

Двух лет царствования, которого так ждала вся Франция, хватило, чтобы начать гражданскую войну, дискредитировать королевскую власть, потерять Польшу, подорвать дело Капетингов.

Короля после подписания договора в Болье замучили угрызения совести. Он осознал, что нарушил присягу хранить целостность королевства, данную при коронации. Удрученный бедами, он принял решение во что бы то ни стало сберечь от братоубийственных войн священный принцип единства страны и стать королем, деяния которого вернут былую славу и величие Франции.

Два месяца после подписания позорного мира король не желал видеться с матерью. Он не собирался прощать ей, что она вынудила его так унизиться – предпочла его интересам интересы брата, которого он ненавидел за уродство души и чрезмерные амбиции.

В конце концов мать и сын помирились, но флорентийка обнаружила в Лувре лишь жалкие остатки своего могущества.

Король оставил за матерью место в совете, но в качестве наставницы больше не воспринимал. Его Величество давал ей указания точно так же, как канцлеру или послам.

Злополучный год в жизни короля ознаменовался и другим событием, которое окончательно сформировало его позицию и его отношение к королеве-матери.

В этот год возникла Католическая лига, которая поставила своей целью объединить католиков в интересах разрешения религиозных и политических вопросов. Она выступала за восстановление единой католической веры, в защиту Римской церкви от ереси.

Святые отцы ходили по городам и весям: одни – хмурые и грозные, как пророки раннего христианства, другие – горластые, бурно жестикулирующие. Поднимаясь на церковную кафедру или на каменную тумбу на пересечении дорог, чередуя пророческие вопли и призывы, они взывали к правоверным, требуя отдать тело и душу святому делу. Простаки, вдохновленные речами святых отцов, записывались в лигу и пополняли ряды монахов.

В Париже этот энтузиазм католиков превратился в настоящий психоз. По улицам бродили кармелиты, капуцины, члены орденов Святого Франциска и Святого Доминика, разжигая народный фанатизм, хмель которого еще не улетучился со времен Варфоломеевской ночи. Речь уже шла не только о спасении религиозного единства, но и о расширении прав парижского парламента – высшей судебной инстанции Франции, обладающей правом регистрировать королевские акты, о созыве Генеральных штатов раз в три года, о восстановлении законов, какие были при первом христианском короле Хлодвиге. Лигисты убеждали, что стоит вернуть обычаи старого доброго времени и воцарится всеобщее счастье.

Лига обещала королю повиновение подданных, если он выполнит эти требования. Они стремились нарушить порядок правления, унаследованный Генрихом III от деда и отца.

На роль вождя лигеров претендовал Генрих Гиз, проявивший себя мужественным и храбрым воином в борьбе с гугенотами. Рост популярности Гиза угрожал авторитету короля.

Гизы уже тянули руки к короне. Герцог Генрих еще колебался, проявляя опасения, но его младшим братьям – импульсивному кардиналу Людовику де Гизу, герцогу Карлу Майенскому и прежде всего истинному главе семьи, их сестре Екатерине де Монпансье, уже не терпелось сместить Валуа и взойти на трон.

Эта хромая красотка когда-то была страстно влюблена в короля, в то время герцога Анжуйского. Властная, обладающая поистине мертвой хваткой, она уже была уверена, что овладела сердцем героя, когда Мария Клевская разрушила ее надежды. Дочь лютого рода, она вышла замуж за старика, герцога де Монпансье, и стала продумывать месть. С такой яростью не преследовала неверного возлюбленного даже Медея. Екатерина де Монпансье стала душой всех заговоров. По ее наущению хитроумные казуисты разработали генеалогию, где лотарингский дом по прямой ветви происходил от Карла Великого. Несколько гонцов разными дорогами были отправлены к папе, чтобы представить ему на рассмотрение этот труд. Один из гонцов попал в засаду, и король не без изумления узнал о мечтаниях своих добрых кузенов.

Генрих III пока не был в состоянии одним ударом разбить обе теснившие его партии, и поэтому решил натравить их друг на друга.

Реализация этого плана требовала нейтралитета герцога Алансонского, по последнему договору ставшего герцогом Анжуйским.

Королева-мать, которой не терпелось вернуть милость короля, поехала к младшему сыну в его замок в Сомюре, где Франциск отмечал свою победу разнузданными оргиями. Она показала наследнику королевского престола генеалогию Гизов, напугав возможностью потерять наследство.

Проливая слезы умиления, Екатерина Медичи бросила братьев в объятия друг друга.

Теперь ее любимый Генрих имел возможность действовать.

Он признал лигу и обещал назначить ей главу. Весь двор ожидал услышать имя герцога де Гиза, но король неожиданно объявил себя главой лиги. Одураченные католики растерялись, и Генрих почувствовал себя достаточно сильным, чтобы созвать Генеральные штаты.

6 декабря 1576 года король торжественно вступил в большой зал замка в Блуа, где его стоя ждали представители трех сословий нации. В десяти шагах перед Его Величеством шли приставы в камзолах с геральдическими лилиями и с булавами на плечах, потом камергеры, обер-шталмейстер, канцлер Франции Бираг в длинном черном платье и четырехугольной шапочке. Четверо дворян несли балдахин, под которым шествовал суверен в мантии фиолетового бархата, расшитой золотыми лилиями и наброшенной поверх белого атласного камзола. За ним следовали три королевы, наследник престола, принцы крови, пэры Франции, высокопоставленные сановники Короны. Сиятельное общество заняло свои места согласно вековому церемониалу, и сессию объявили открытой.