Артур Кестлер - Гладиаторы

Спартак ждал парламентера, сидя на кушетке в святилище храма. Слуги Фанния ввели старика и удалились. Спартак поднялся навстречу гостю: он сразу узнал его и улыбнулся — впервые после взятия Нолы.

— Никос! — радостно воскликнул он. — Как поживает хозяин?

Старый слуга помолчал, откашлялся, чуть отступил.

— Я здесь по поручению городского совета Капуи.

— Конечно. — Спартак кивнул, не переставая улыбаться. — Понимаю, у тебя официальная миссия. Раньше мы и подумать о таком не могли.

Он умолк, спохватившись, что парламентер молчит и не отходит от двери. Самого Спартака захлестнули воспоминания: большой квадратный двор гладиаторской школы, душные спальни-конюшни, даже жизнь в обнимку со смертью — все казалось теперь дорогим сердцу.

— Ты теперь городской невольник? — спросил Спартак. — Хозяин продал тебя?

— Меня освободили, — сухо ответствовал Никос. — Я — официальное лицо совета Капуи, обладающее всеми гражданскими правами и получившее полномочия вести переговоры с бунтовщиками и их предводителем Спартаком о снятии осады.

«Болтает, как будто впал в детство, — подумал Спартак. — Выучил свою роль наизусть… Нет, это просто Никос, славный человек, которого я прежде звал отцом. Почему он так холоден? Как меняются люди!»

— Раньше ты говорил со мной по-другому. — С этими словами Спартак снова сел.

— Раньше и ты говорил со мной по-другому, — сказал Никос. — Ты изменился, я бы тебя не узнал. Ты встал на путь зла, и твои черты заострились, глаза тоже не такие, как раньше. Я пришел вести переговоры о снятии осады.

— Ну, так веди, — сказал Спартак с улыбкой.

Старик молчал.

— Путь зла… — снова заговорил Спартак. — Что ты об этом знаешь? Сорок лет ты трудился и ждал свободы, а теперь ты стар. Что ты знаешь о путях в жизни?

— Я знаю, что твой путь неправедный, это путь разрушения. Вот послушай… — Он опустился на кушетку рядом со Спартаком. — Я стар и добродетелен, но я усох. Сорок лет я трудился, добиваясь свободы, а теперь я стар, и моя свобода суха. Но когда ты спрашиваешь, что я знаю об этом, то я могу тебе сказать: больше, чем ты. Может быть, мы об этом потолкуем, но сейчас еще не время.

— Не знал, что ты философ, Никос, — сказал Спартак. — Когда мы виделись в последний раз там, в трактире на Аппиевой дороге, ты твердил одно: что всех нас повесят. Еще немного — и ты ушел бы с нами.

— Я заблуждался, но длилось это недолго, — сказал старик. — А не пошел я с вами потому, что знал, что вы встанете на путь зла и разрушения. Нола, Суэссула, Калатия — что сделали с этими городами ты и твои дружки? Вы залили кровью всю нашу прекрасную страну, предали ее огню, засыпали пеплом. Так все говорят.

— Рабы были за нас, — возразил Спартак. — Ворота Нолы, Суэссулы и Калатии открыли для нас они.

— В Капуе у вас нет ни одного сторонника, — предупредил старик. — Да, люди открывали вам ворота, а вы в ответ уничтожали их города. Больше никто не распахнет перед вами ворот. От вас исходит одно зло, об этом все знают, и все поднялись против вас.

Спартак молчал.

— Никос, — сказал он наконец, — пойми! Приказы были хороши, но многие не повинуются приказам. Есть среди нас такие. Как их вычислить? Как отделить зерна от плевел? Вот что я хотел бы от тебя услышать.

— Этого я не знаю, — покачал головой старик и повторил со старческим упрямством: — Твой путь — путь зла.

Спартак опять встал. Он уже не улыбался. В святилище было промозгло и мрачно.

— Помолчи, — молвил он. — Я лучше тебя разбираюсь в путях. Это открылось мне на Везувии, в проблеске между тучами. Там я повстречал человека мудрее тебя. Раньше я звал тебя отцом, а он назвал меня Сыном человеческим. Тот старик — вот кто знает праведный путь. Он сказал, куда этот путь ведет.

— Куда же? — спросил Никос.

— В Государство Солнца, — ответил Спартак, помолчав. — И путь носит то же название.

— Об этом мне ничего неизвестно, — сказал Никос. — Зато мне ведомо про Нолу, Суэссулу и Калатию.

— Все верно, — сказал Спартак, — но все это мелкие истины. Люди, признающие только мелкие истины, глупы. Ты сам только что преподал мне этот урок.

Старик не находил ответа. Он утомился и не понимал речей Спартака, ставшего ему чужим. Слуги Фанния принесли факелы. Стало светло, потолок святилища взмыл вверх, каменные стены расступились.

Старый Никос разогнул скрюченные подагрой члены и выпрямился перед сидящим гладиатором, которого он когда-то называл своим сыном и который теперь превратился в разбойника.

— Городской совет Капуи, — заговорил старый Никос, — предупреждает тебя: сними осаду. В закромах Капуи довольно зерна, а в погребах хватит вина, чтобы ждать долго, пока дожди не размягчат ваши кости и не смоют вас с лица земли. Наши воины стойки, а у вас нет осадных орудий. Прислушайтесь к голосу совета! Можете сколько угодно стоять лагерем за нашими стенами и вытаптывать наши поля — Риму хватает зерна из-за морей, а повышение спроса на зерно нам даже на руку. Тем не менее у совета есть резоны предпочесть, чтобы вы перешли в какое-нибудь другое место — хоть в Самний, хоть в Луканию. Мнение совета заключается в том, что это отвечает и вашим интересам.

— Какая бессмысленная болтовня! — не выдержал Спартак. — Ты ведь стар, как тебе не совестно? Я думал, ты подскажешь мне, как отделить зерна от плевел — вот какой совет нам более всего необходим. С нами люди двух сортов, которых пора отделить друг от друга. У одних великий, справедливый гнев в сердцах, а у других только ненасытное брюхо да жгучая алчность. Это они повинны в гибели Нолы, Суэссулы и Калатии. Пришло время проститься с ними. Это будет очень трудно: нам придется слукавить, найти окольные пути, чтобы от них избавиться. Раньше все это не было мне настолько ясно, но вот явился ты со своей болтовней — и я все понял. Ты хочешь сказать еще что-то?

— Да, хочу, — подтвердил Никос. — Главное впереди. Городской совет предупреждает тебя: римский сенат отправил для очистки Кампании от разбойничьей скверны два полноценных легиона под командованием претора Кая Вариния. Пройдет несколько дней — и на вас обрушится непобедимая армия. Тогда у вас не будет надежды на спасение.

Ворчливый старческий голос стих. Никос ждал, как откликнется на его слова Спартак. Тот поднял голову, его лицо, которое так любил старик, разгладившееся за время разговора, снова покрылось морщинами, стало суровым и неприступным. Значит, угроза не прошла даром. Впервые старый Никос подумал о выполняемом поручении как об обременительном, а о человеке в звериных шкурах перед ним — как о враге. «Он полководец, — решил Никос, подбираясь, — с ним надо говорить только от имени осажденного города».

— Повтори, и поподробнее, — попросил Спартак.