Сергей Тепляков - Бородино

Ермолов заметил, что Кутайсов грустит и подумал, что надо завязать какой-нибудь разговор, только совсем не знал, о чем этот разговор должен быть.

– Ты завтра где будешь, Александр? – спросил Ермолов. – Или как и в Смоленске – «я начальник артиллерии и моё место везде»?

Ермолов упоминал ставший известным в армии случай, когда Кутайсов в Смоленске останавливал отступающие от Никольских ворот войска. При этом какой-то генерал приехал туда же и стал кричать: «Кто здесь мешается не в своё дело?», на что Кутайсов и ответил ему фразой про то, что он – Кутайсов, начальник артиллерии и его место – везде. Крикливый генерал оказался Неверовским – так они и познакомились.

Кутайсов усмехнулся и пожал плечами.

– Должно быть остановлюсь на командном пункте Кутузова. Люди же должны знать, где меня искать… – сказал он. – К тому же оттуда хороший обзор.

– Как твоя рана? – спросил Ермолов (Кутайсов ещё в Витебске был ранен в правое бедро). Кутайсов поморщился – от воспоминания о том, как лейб-медик Яков Виллие доставал пулю из ноги, его передёргивало до сих пор.

– Зажила, я уж и забыл.

– Были сейчас с Кутузовым на кургане перед корпусом Раевского, – начал Ермолов. – И представь, мы смотрим на французский берег, а с того берега Наполеон смотрит на нас! И я его разглядел немного в трубку!

Кутайсов с улыбкой посмотрел на товарища – ему давно была известна ревность Ермолова к Наполеону, к его успеху и славе.

– А что тебе Наполеон? – спросил Кутайсов с потаённой, только в глазах, усмешкой.

– За Наполеоном и меня не видно! – с горечью воскликнул Ермолов, и Кутайсов понял, что его товарищ сказал правду, давно точившую его сердце. – Без него и про меня писали бы в европейских газетах. А так – Наполеон занял в истории все места, а нам даже галерки не осталось.

– А без газет и истории никак? – спросил Кутайсов, удивляясь сам себе – никогда всерьёз не интересовали его эти вопросы, а сейчас вроде бы заинтересовался.

– А для чего ж тогда жить? – удивился Ермолов. – Я с 14 лет на войне, в 19 лет подполковник – и неужто ради того, чтобы на старости лет вернуться снова в отцовское имение и кормиться со 150 душ? Слава – вот ради чего я живу. И эту славу то и дело у меня кто-нибудь похищает! А Наполеон – больше всех…

Кутайсов усмехнулся – не так давно и его Ермолов считал похитителем своей славы, да потом объяснилось.

– Так ведь как раз Наполеон даёт нам настоящую славу, даже когда нас бьёт… – проговорил Кутайсов. – Без Наполеона воевала бы Россия с нами, с турками, как за сто лет до нас воевала и как ещё сотни лет потом будет воевать. Так в деревнях мужики-соседи дерутся по субботам, чтобы кулаки почесать. А Наполеон – такой неприятель, что и внукам не стыдно будет рассказывать.

Тут Кутайсов подумал, что до внуков надо ещё дожить и снова на душе стало смутно. Ермолов украдкой глянул на товарища – его вид не нравился ему сегодня. «И разговоров таких он никогда не затевал…» – подумал Ермолов.

– Когда я был в Европе, видел там в европейских музеях картины на библейские сюжеты… – задумчиво заговорил Кутайсов (как раз перед войной ездил он в Париж и в Вену учиться артиллерийскому делу). – Был в древние времена богатырь Голиаф, почти в два обычных роста, неимоверной силы, в доспехах из золота и серебра, один целого войска стоил. Никто не мог его победить. Но однажды вышел против него простой пастух, кинул камень из пращи, попал прямо в лоб и убил!

– Очень артиллерийская легенда! – вставил Ермолов, с интересом слушавший товарища (Библии, как и многие в русской армии, он не знал – русского перевода не было, а по-французски читать было тяжело). – Один верный выстрел решает всё!

Оба засмеялись, но потом посерьёзнели.

– Вот Наполеон – это Голиаф. А мы все – Давиды, мечтаем поразить его и этим прославиться… – сказал Кутайсов. – Раз уж в силе и числе подвигов нам его не догнать, то хотя бы навалиться толпой и задавить. Десять на одного – это разве геройство, подвиг?

– А кто ж его звал в Россию?! – возразил Ермолов, которому слова Кутайсова про десять на одного не понравились. – Ходил бы по Европе, мы бы смотрели на это из партера. Он сам ведь к нам пришёл. Это мы в Европе танцевали с ним менуэты, а тут, в России, мы в полном праве встретить его по-своему…

– Так не сам ли Наполеон себя победит? – усмехнувшись, спросил Кутайсов. – Он ведь делает всё, чтобы быть побеждённым. Вот к нам пришёл, хотя мог бы спокойно жить в Европе.

«Что ни говори, а не русский Сашка человек! – с неудовольствием подумал Ермолов, нередко вспоминавший про турецкое происхождение товарища. – Развёл философию»…

– В чем-то ты прав, но хоть Наполеон и сделал немало глупостей, а без нас его всё равно никто не победит! – твёрдо сказал Ермолов и почувствовал, что нашёл верную мысль. – Если мы все расступимся, так пройдёт Наполеон Россию насквозь и жив отстанется. А если каждый запустит ему в лоб камень из пращи, так тут и кончится его путь. Вот тот пастух, который убил великана – он сам был орудие судьбы. И мы все сейчас – орудие судьбы. Как Наполеон меняет наши судьбы, так и мы можем изменить его судьбу.

– Эк ты замахнулся… – снова улыбнулся Кутайсов. – Ты вот его едва видел в трубку, а уже собираешься изменить судьбу.

– Да вот, собираюсь! – запальчиво сказал Ермолов. Он собирался добавить ещё что-нибудь, но глянул на Кутайсова и осёкся – Кутайсов вдруг как-то ушёл в себя, глаза его потухли. Ермолов понял, что товарищу не до него, да и не до Наполеона.

Они медленно ехали по полю, среди сумерек и густых запахов.

«Странно, почти не пахнет лесом и полем, – подумал Кутайсов. – Пахнет только армией и войной».

Вокруг и правда было так много костров и так много от них дыма, что лесных запахов не осталось совсем. Природа напоминала о себе лишь ветром, да берёзами, чьи ветки шевелились на сильном ветру, как волны. Да ещё и от осеннего холода не было запахов – выстыло всё.

Ермолов, хотя и не умел беспокоиться ни о ком, кроме себя, встревожился. Да, были времена, когда он на Кутайсова имел обиду, но уже давно Ермолов держался с Кутайсовым как наставник, а Кутайсов с ним – как восторженный ученик. Ермолов понимал, что Кутайсов ему просто подыгрывает, и Кутайсов понимал, что Ермолов это понимает. От этого взаимоотношения были ещё теплее.

«Вот ревновал меня Ермолов к моему Георгию третьей степени, – подумал Кутайсов. – А завтра прилетит кому-нибудь из нас пуля в лоб – и что мёртвому с того Георгия?»… Он даже в мыслях избегал думать, что пуля может прилететь ему.

Генералы доехали до кутайсовской избы, вошли, Кутайсов приказал собирать на стол. (Внутренности избы, вообще очень грязные, были украшены коврами и оружием в меру понимания о красоте кутайсовских слуг).