Ромуальдас Неймантас - По следам солнечного камня

Когда пыль немного рассеялась, он постарался разглядеть людей. Кого только здесь не было! Одни казались иссохшими, словно глинистая почва, изнывающая от безводья. Кожа других буквально светилась солнечной желтизной. Третьи смотрели из-под черных сросшихся, как птичьи крылья, бровей. На их головах — белые повязки, украшенные перьями.

Чем дальше они углублялись в город, раскинувшийся у моря, с улочками, убегающими от причала к подножию гор с величавыми кедрами, тем чаще на обочине дороги, иногда прямо на прохожей части, им встречались ремесленники. Один тут же лепил горшок, другой вырезал поделки из кожи, дерева. Стучали молотки жестянщиков. В одном месте, у каменной ограды, были развешаны цветные одежды, около них дымилась кухня, где пожилой толстый мужчина пек лепешки. За ними свой товар предлагал ювелир. Покупателей так и манили золотые серьги, бронзовые браслеты, ожерелья…

Всюду сновали мальчуганы — помощники ремесленников. Они предлагали прохожим остроносые ботинки, вышитые бисером.

Пробежала собака, морда которой была выкрашена в красный цвет. Где он уже слышал рассказ о красномордой собаке? Айстис вспомнил: о ней рассказывал Такемт, когда они бродили по базару в Александрии, где видели купцов, продающих пурпурные одежды.

«На восточной части Внутреннего моря, — говорил он, — с древних времен жили немногочисленные племена, которых наши предки называли пони-кия, что означает „красное“, а также — растение, которое используется для изготовления красной краски. Говорят, что от этого и произошло название финикийцев и Финикии. Другие говорят, что земля, на которой финикийцы жили, была бесплодной. Семьи рыбаков кормило море, и к нему льнули усадьбы финикийцев, а позже — их города. Море давало и все необходимое для ремесел.

Легенда рассказывает, что однажды рыбак поймал в сети моллюска по имени Мурех брандари, по виду как яблоко с шипами, и выбросил его на берег. Голодная собака рыбака полакомилась моллюском и так украсила себе морду красным, что никто не мог ее отмыть! С тех пор рыбак и его наследники стали изготовлять из этого моллюска пурпурные краски и красить в пурпур одежду, которая ценилась очень дорого…»

Айстис еще раз взглянул на собаку, которая подлизывалась к прохожим. «Где-то недалеко должна быть мастерская краски», — подумал он и не ошибся. Ближе к центру Газы шум стал еще сильнее, он раздавался из мастерских, тесно облепивших улочки. Мастерские примыкали одна к другой. Под их навесами сидели резчики, ткачи, кузнецы, кожевники, гончары…

Айстис стал вспоминать, что еще рассказывал о финикийцах Такемт.

В зависимости от времени, за которое жидкость, получаемую из моллюска, выдерживали на солнце, мастера добивались цвета краски от светло-розового до темно-фиолетового. Одежда из крашеных тканей получалась очень нарядной. Еще финикийцы, как и мастера Та-Мери, изготавливали стекло, обрабатывали медь, которую привозили с острова Кипр. Золото и серебро они получали от народов за первыми порогами Нила… Продавали финикийцы за дорого кедровую древесину, необходимую для изготовления кораблей, особенно в Древнем Египте. До Внутреннего моря рабы доставляли обтесанные кедры на руках, затем погружали на корабли… Сами финикийцы тоже строили корабли и достигали на них Геракловых столбов, а Геродот утверждает, что они за три года обогнули Черный Берег… И это не выдумка. Айстис сам читал сообщение об этом в Александрийской библиотеке.

Путешествие началось ранней весной, с берегов Красного моря. Флотилия направлялась на юг. Моряки ориентировались по берегу и солнцу, а сведения о море получали, наблюдая дно и цвет воды… Когда солнце садилось, флотилия поворачивала к берегу. Моряки вытаскивали из воды суда, зажигали костры, варили бобы, раскладывали сушеное мясо, пекли ячменные лепешки… Так они путешествовали до следующей весны. Запасы продовольствия кончились. Было решено обосноваться на берегу и заняться земледелием. После сбора урожая корабли снова двинулись в путь. Так за три года финикийцы обогнули Черный Берег, который оказался огромным островом. Тогда морякам не поверили, засомневались в правоте их рассказа, что одно время они видели солнце не слева, а справа. Посчитали выдумкой и рассказ, будто эти отважные финикийцы спустились по Нилу до Уасета и украли там жриц из храма бога Солнца, чтобы продать их ливийцам…

Вереница рабов уходила все дальше от пристани, у которой покачивались корабли, прибывшие с разных краев. Айстис наблюдал за ремесленниками по обе стороны улицы. Они трудились, не поднимая головы. Среди них расхаживали надсмотрщики, и как только кто-то из мастеров отвлекался от работы, он тут же получал удар кнутом.

Айстис сообразил, что эти мастера-ремесленники и есть рабы! Быть может, и он до конца дней своих будет вот так сидеть в мастерской, понукаемый плетью? Его опять охватил страх, как тогда, в пустыне, когда он, изнеможенный, ждал смерти. Но в нем уже пробуждалась непокорность. Мы еще поборемся, жизнь не должна кончиться так бесславно!

Шум базара остался за спиной. Пираты привели своих пленников на длинную узкую улочку, шириной, пожалуй, не более десяти стоп, по сторонам которой стояли каменные скамейки. Здесь собралось множество людей молодых и средних лет — мужчин, женщин, детей.

Спустя некоторое время в конце улочки появился старый человек в длинном белом балахоне, голова которого была обернута белой тканью, скрепленной сверкающим красным камнем. За ним следовали спутники в таких же белых одеяниях.

Толпа на улочке пришла в движение. Человек в белом балахоне не спеша шел вдоль выстроенных в шеренгу рабов, взглядом показывая своим спутникам то на одного, то на другого. Того, на которого падал выбор, тут же уводили.

Старик внимательно взглянул на Айстиса. Какое-то мгновение он колебался, затем кивнул сопровождающим…

Так начался еще один этап в жизни молодого посланца рода жемайтов.

Вырезанные из камня черные плиты, шириной в двенадцать пядей и длиной чуть ли не в два раза больше, ровно лежали друг около друга. Казалось, будто нет у этой вереницы ни начала, ни конца. Плиты оставались за спиной, блестели впереди, словно река, спускались в долину и снова поднимались в гору, петляли по краям ущелий, по обе стороны которых в небо возносились такие же черные камни.

Глаза видели только черные поля, лоснящиеся в лучах солнца, и черную блестящую дорогу, протянувшуюся с севера на юг.

Но вот на дороге показался верблюд с подвешенным под шеей колокольчиком, который беспрерывно звенел. Веревка, продетая через его ноздри, тянулась к другому верблюду, который беззвучно вышагивал вслед за белым. За ним шел еще верблюд, потом еще и еще… Целый караван! Если бы кто-нибудь со стороны мог посчитать, сколько верблюдов в караване, он удивился бы: их было больше двух тысяч. Они направлялись из Газы в эль-Хазм, Мариб и Шабву [102]. Животные были навьючены тюками и ящиками, между которыми можно было разглядеть людей, посаженных в кожаные корзины так, что торчали лишь головы. Вокруг сновали всадники на молодых верблюдах, переговариваясь о чем-то между собой и покрикивая на верблюдов, медленно шедших в караване.