Ефим Курганов - Завоеватель Парижа

Лев Александрович Нарышкин, старинный приятель императрицы, обер-шталмейстер ее двора и главный ее забавник, сидел на полу и вертел волчок. Но периодически он подбегал к столу и сильно дергал несколько раз подряд за шнурок и опять садился на пол, тут же принимаясь за волчок. Гости, казалось, не обращали на Нарышкина ровно никакого внимания…

Но вот он притащил откуда-то новый волчок, огромный, превышавший размером его собственную голову и тут же пустил его. И вдруг волчок с ужасным свистом разлетелся на три или четыре куска, пролетел мимо государыни и Платоши Зубова и ударился об голову принца Нассауского.

Тут уже все обратили внимание на Нарышкина, а Екатерина захлопала в ладоши, быстро опять их пристроив на коленях Платоши, и заулыбалась. И веселье осветило лица присутствующих. Один только шевалье Ланжерон де Сэсси, обычно галантный и игривый, сидел мрачный и насупленный.

И дело даже не в том, что Карл Генрих Нассау-Зиген был для шевалье приятель, покровитель и в недавнем прошлом начальник. То, что выкинул Нарышкин, то, как на это отреагировала императрица и то, как подобострастно ей стали подражать присутствующие — все это Ланжерон воспринял даже не с сожалением, а с возмущением и пришел в крайне раздраженное состояние духа.

Внутренне он негодовал. «И она смеет претендовать на то, что создает европейский двор! При таком неуважении к личности, не говоря уже о том, что Карл Генрих — принц. И крупный военачальник. То есть тут не только личность не уважается, но не принимается в расчет и королевское происхождение. Не принимается в расчет не только королевское происхождение, но и государственные заслуги,» — проносилось в голове Ланжерона.

Между тем, веселье шло полным ходом. Так что, судя по всему, шевалье в своих чувствах был тут одинок, если, конечно, не считать пострадавшую сторону — принца Нассау-Зигена.

Вдруг Ланжерон обнаружил, что около него стоит Лев Александрович Нарышкин. Увидев, что Ланжерон его, наконец, заметил, обер-шталмейстер спросил:

— Шевалье, вы уже очнулись? Так слушайте меня. Вы оштрафованы и по правилам обязаны заплатить немедленно.

Лицо Ланжерона выразило полнейшее непонимание происходящего. Тогда Нарышкин взял его под руку и подвел к стене. Гвоздиком с алмазной шляпкой там были прибиты правила. Там среди прочего (запрещается вставать перед государыней, говорить о ком бы то ни было дурно, помнить распри, говорить вздор) было отмечено следующее: запрещается быть в мрачном расположении духа. Как раз в это правило и ткнул пальцем Нарышкин. Ланжерон, обычно весьма улыбчивый, даже не попробовал улыбнуться. Ни слова ни говоря, он вытащил маленький, изящный кошель (он был из чрезвычайно тонко выделанной кожи, а сверху еще обтянут лиловым бархатом), извлек из него рубль серебром и так же молча отдал Нарышкину. Тот, радостно гогоча, поскакал отдавать деньги Безбородко, казначею малых эрмитажных собраний.

Веселье продолжалось. Но без четверти десять императрица встала и объявила, что ей необходимо побеседовать с шевалье де Ланжероном — все знали, что он через два дня уезжает в Нидерланды, в расположение австрийской армия, которая должна была начать боевые действия против французских мятежников.

Ланжерон подошел к Екатерине, и она, опершись на его руку, легкую, сильную, горячую, даже обжигающую, заковыляла в кабинет (распухшие ноги, когда она поднялась, опять стали резко и сильно ныть).

— Шевалье, — сказала императрица, устроившись предварительно в кресле и успев отдышаться, — я уже известила принца Саксен-Тешенского, что вы направляетесь в его распоряжение. Он, как вы знаете, конечно, командует корпусом австрийских войск, направляющихся воевать с бунтовщиками. А армия австрийская отдана под начало известного вам принца Саксен-Кобургского. После знаменитого дела при Рымнике я его пожаловала фельдмаршалом. Надеюсь, что вы, шевалье Ланжерон де Сэсси, не посрамите русского оружия и вместе с тем поработаете во славу своего отечества, что королевская власть во Франции будет восстановлена не без вашего участия.

Ланжерон поклонился, тряхнув своей роскошной темной шевелюрой с чуть синеватым отливом. Императрица продолжала:

— Но у меня к вам есть еще просьба, мой юный друг. Я хотела бы иметь в своем распоряжении подробные военные отчеты о ходе боевых действий против армии бунтовщиков. Могу ли я на Вас рассчитывать? Я видела вашу записку о взятии Измаила — она очень толково составлена. Я вам вполне доверяю. Ну так как, шевалье? Как, мой милый маркиз де ля Косс?

Ланжерон, не раздумывая, согласился. Императрица растрогалась, радостно улыбнулась и протянула Ланжерону руку для поцелуя — это означало, что разговор окончен.

Шевалье подошел к государыне, обратив вдруг внимание, что ее ставшее с некоторых пор блинообразным лицо все плывет в багровых пятнах (он вдруг представил обвисший блинный круг с растекающимися капельками смородинового варенья на нем).

Стараясь не глядеть на лицо Екатерины, Ланжерон прикоснулся губами к ее протянутой руке. Тут он заметил, что голова государыни как-то странно клонится вниз, и тут же почувствовал, что ее губы впились в его колено.

Шевалье внутренне вздрогнул от отвращения, но как только присосавшиеся было к его колену губы государыни на миг отвалились, он ринулся вон из кабинета.

Императрица Екатерина II дала Ланжерону личное поручение, отправив его вместе с другим знатным эмигрантом — уже упоминавшимся герцогом Ришелье в австрийский корпус принца Саксен-Тешенского, стоявший в Нидерландах. Ланжерон должен был не только воевать, но и доставлять императрице сведения о ходе военных действий. Он участвовал в сражении под Гризуэлем и других.

В сентябре 1792-го года Ланжерон поступил в армию французских эмигрантов, под начало братьев короля Людовика XVI-го. В составе этой армии он совершил в Лотарингию и Шампань, принимал участие в сражениях при Вердене и Тионвилле.

Затем Ланжерон воевал в составе австрийской армии принца Саксен-Кобургского. Он участвовал в сражениях при Мобеже, Ландресси, Линнуа, Тюркуанэ, Турнэ, Флёрюсе, Розендале, а также при осадах Валансьена, Дюнкирхена, Дюнельдорфа. Для союзников война окончилась неудачно. После того, как австрийские войска отступили за Рейн, Ланжерон возвратился в Петербург.

В 1895-м году француз Пенго издал записки Ланжерона, посвященные антифранцузской коалиции 1792–1794 годов: «L’invasion austro-prussienne 1792–1794».

30-го июля 1794 года Ланжерон был переведен в Малороссийский гренадерский полк. Знаменитый русский полководец П.А. Румянцев, бывший шефом этого полка, назначил его полковником. 28-го июля 1796-го года, на самом исходе царствования Екатерины II, бригадир Ланжерон стал командиром Малороссийского гренадерского полка.