Маргерит Юрсенар - Философский камень

Зенон приостановился. Какая-то тень затуманила его взгляд и тут же растаяла, точно облачко пара над костром.

— Тем хуже, — сказал он. — Что общего у меня с этой девочкой, которую отхлестали по щекам. Другой ждет меня в другом месте. К нему я и иду.

И он зашагал дальше.

— Кто ждет? — спросил пораженный Анри-Максимилиан. — Неужто беззубый старикан, приор Леона?

Зенон обернулся.

— Нет, — сказал он. — Hiс Zeno. Я сам.

Зенон появился на свет за двадцать лет до описанной встречи в доме Анри-Жюста в Брюгге. Мать его звали Хилзондой, а отцом был молодой прелат по имени Альберико де Нуми, отпрыск старинного флорентийского рода.

Мессир Альберико де Нуми на заре своей пылкой и еще длиннокудрой юности блистал при дворе Борджиа. В перерыве между боями быков на площади Святого Петра он наслаждался беседами с Леонардо да Винчи, служившим в ту пору у Цезаря; позднее, в сумрачном блеске своих двадцати двух лет, он вошел в тот узкий кружок молодых дворян, которых пылкая дружба Микеланджело возвеличивала, словно громкий титул. У него было несколько приключений, закончившихся ударом кинжала; он начал собирать коллекцию древностей; негласная связь с Джулией Фарнезе отнюдь не повредила его карьере. Коварная находчивость, какую он выказал в Синигалье, заманив врагов его святейшества в ловушку, их погубившую, снискала ему благосклонность папы и его сына; ему уже почти обещали епископство Нерпийское, но внезапная смерть папы задержала назначение. То ли по причине этой неудачи, то ли из-за несчастной любви, в тайну которой никто так и не проник, он вдруг предался умерщвлению плоти и ученым занятиям.

Вначале тут заподозрили уловку честолюбия. Однако этим необузданным человеком и впрямь овладела исступленная жажда аскезы. Говорили, что он удалился в Гротта-Феррата к греческим монахам обители Святого Нила — одной из самых суровых в Лациуме, где в размышлениях и молитвах трудится над латинским переводом «Жития отцов пустынников». Понадобился особый приказ папы Юлия II, высоко ценившего его трезвый ум, чтобы убедить его отправиться в качестве апостолического секретаря на заседания Камбрейской лиги. Сразу же по прибытии в Камбре своим участием в спорах он приобрел такой вес, что оттеснил на второй план самого папского легата. Теперь его всецело захватило стремление защитить при разделе Венеции выгоды Святого престола, о которых он до сих пор едва ли помышлял. На празднествах, которыми сопровождались заседания лиги, мессир Альберико де Нуми, словно кардинал, облаченный в пурпурную мантию, держался с тем неподражаемым величием, какое в кругу римских придворных заслужило ему прозвище Неповторимый. Это он во время очередной яростной сшибки мнений сумел склонить на свою сторону послов Максимилиана, подкрепив пламенную убежденность цицероновским красноречием. А вскоре, получив письмо матери, алчной флорентийки, которая напоминала ему о том, что семейство Адорно в Брюгге задолжало им некоторую сумму, он решил немедля взыскать эти деньги, столь необходимые для карьеры князя церкви.

Он поселился в Брюгге у своего фламандского агента Жюста Лигра, предложившего ему гостеприимство. Толстяк Лигр был помешан на всем итальянском настолько, что воображал, будто одна из его прабабок во время очередного соломенного вдовства, каким частенько томятся купеческие жены, не осталась глуха к вкрадчивым речам некоего генуэзского коммерсанта. Мессир Альберико де Нуми, которому вместо наличных денег пришлось довольствоваться новыми векселями на банкирский дом Херварта в Аугсбурге, утешался тем, что переложил все расходы по содержанию своих собак, соколов и пажей на радушного хозяина. Дом Лигра, расположенный по соседству с принадлежавшими ему складами, велся с княжеской роскошью; кормили здесь великолепно, поили еще лучше, и хотя Анри-Жюст ничего не читал, кроме приходорасходных книг своей суконной фабрики и лавки, он считал делом чести иметь в доме библиотеку

Частенько отлучаясь по делам то в Турне или Мехелен, где он ссужал деньгами правительницу то в Антверпен, где, войдя в долю с бесстрашным Ламбрехтом фон Рехтергемом, закупал перец и другие заморские приманки, а то в Лион, где на осенней ярмарке предпочитал самолично улаживать свои финансовые операции, Анри-Жюст вручал бразды домашнего правления своей юной сестре Хилзонде.

Мессир Альберико де Нуми не замедлил влюбиться в эту

девочку с едва очерченной грудью и тонкими чертами лица, в тугих одеждах из тканного золотом бархата, которые, казалось, не дают ей упасть, а по праздникам увешанную драгоценностями, которым могла бы позавидовать императрица. Ее светло-серые глаза были окаймлены перламутровыми, почти розовыми веками; с чуть припухших губ, казалось, вот-вот сорвется вздох или начальные слова не то молитвы, не то песнопения. Быть может, ее потому только и хотелось раздеть, что трудно было представить себе обнаженной.

Однажды снежным вечером, когда сильнее обычного манит теплая постель в уединенной спальне, подкупленная служанка провела сеньора Альберико в умывальню, где Хилзонда терла отрубями свои длинные вьющиеся волосы, которые окутывали ее, словно плащ. Девочка закрыла руками лицо, но без борьбы предоставила глазам, губам и рукам влюбленного свое чистое и белое, словно вылущенное ядрышко миндаля, тело. В эту ночь молодой флорентиец испил от запечатанного источника, приручил двойню молодой серны, обучил невинные губы любовным играм и забавам. На заре Хилзонда, наконец побежденная, без оглядки отдалась своему любовнику, а утром кончиком ногтя соскоблила со стекла белую наледь и бриллиантом кольца нацарапала на нем свои инициалы, переплетенные с инициалами возлюбленного, таким образом запечатлев свое счастье, на этой тонкой и прозрачной материи, без сомнения хрупкой, но, впрочем, не намного более, нежели плоть и сердце.

Наслаждения любовников усугублялись разнообразными утехами, какие могли им предоставить время и обстоятельства: к их услугам были изысканные музыкальные пьесы — Хилзонда разыгрывала их на маленьком органе, подаренном ей братом, — вина, сдобренные пряностями, жарко натопленные комнаты, лодочные прогулки по каналам, еще голубым от только что стаявшего льда, а в мае — скачки по цветущим полям. Мессир Альберико проводил счастливые часы — быть может, еще более сладостные, нежели те, что ему дарила Хилзонда, — отыскивая в тихих нидерландских монастырях забытые древние рукописи; итальянские ученые, которым он сообщал о своих находках, полагали, что в нем возродился талант великого Марсилио. Вечером, сидя у камина, любовники вместе рассматривали большой резной аметист, привезенный из Италии, на котором изображены были сатиры, ласкающие нимф, и флорентиец учил Хилзонду любовным словам на своем родном языке. Он сочинил для нее балладу на тосканском наречии; стихами, какие он посвятил этой купеческой дочери, впору было воспеть библейскую Суламифь.